Лоенгрин, рыцарь Лебедя

Лоенгрин выслушал, на лбу собрались морщины. Нил оставался на коленях, смотрит снизу вверх, как верный пес, умоляющими глазами. Рыцари ждали настороженно, наконец Лоенгрин ответил со вздохом:

– Ладно, что сделано, то сделано. Старших уважать, конечно, надо. Но бывает и так, что у старших только длинная седая борода, ума же как у молодого конюха. Конечно, уважать и таких надо, но иногда они требуют к себе уважения… слишком уж. Я возьму этого Нила оруженосцем. Он смышлен, силен, работоспособен, наблюдателен. А рыцарскому искусству обучу! Гораздо труднее обучать рыцарским манерам.

Сэр Шатерхэнд все еще в сомнении качал головой. В его глазах Лоенгрин видел сдержанную радость, сын пристроен в оруженосцы, да еще так удачно, но там же читается и сильнейшее беспокойство. Похоже, Нила гораздо легче обучить рыцарскому искусству, чем изящным манерам.

Он кивнул Нилу:

– Все понял? Выполняй.

Парень вскочил и пропал из виду, только пыль взвилась. Перигейл пошел рядом с Лоенгрином, вид у его таков, что готов выслушивать указания, и Лоенгрин проговорил с неловкостью:

– В общем, будем думать, как сообща сделать Брабант сильнее и богаче…

Перигейл ответил почтительно:

– Все верно, мой лорд. И мудро. Нужно только не забывать, что когда делается что-то сообща и вместе, это значит, что один сидит на тяжело груженной телеге, держа в руках вожжи, а остальные ее тянут. Этих, что тянут, кормить надо мало, только чтоб не подохли, а стегать много, чтобы тащили бодрее.

Лоенгрин ужаснулся:

– Сэр Перигейл! Вы говорите оскорбительные вещи!

– Для кого? – удивился Перигейл. – Я сам среди тех, кто тащит. А как иначе? Если тот, у кого вожжи, бросит их и тоже впряжется с нами наравне, то мы тут же либо затащим в болото, либо рухнем в пропасть! В лучшем случае завалимся на обочине… И там, где должна быть крыша, весело завертятся колеса на радость проезжающим мимо, они-то вожжи держат крепко и управляют строго, без поблажек, ибо любой шажок вправо или влево способен опрокинуть тяжело груженную телегу.

Лоенгрин прикусил губу.

– Не нравится мне в этом что-то, – сказал он наконец с сердцем, – нечто очень несправедливое чувствую!.. Все люди от Адама и Евы!

– А также от Змея, – напомнил Перигейл.

– Каждый христианин душит в себе голос Змея, – возразил Лоенгрин. – И все мы равны перед Господом!

– Но не друг перед другом, – снова напомнил Перигейл. – Земледелец Каин убил скотовода Авеля всего лишь за то, что тот пускал свои стада в его посевы, а они были родные братья!.. Что уж упоминать про ту родню, что и говорит на разных языках… Есть рабы по природе, зачем становиться с ними рядом?

– Все люди, – отрезал Лоенгрин, – братья!

– Братья, – согласился Перигейл. – Вот и заботьтесь о своих братьях, не выпуская вожжей. Такими братьями надо управлять, чтобы не сломали себе шеи на обочине, крепко пороть, если устроят драку и побьют невиновных, а то и вешать, если кого убьют или ограбят… Ибо хоть и брат, но чтоб другим неповадно, а то иные братья увидят, что за убийства и грабежи не наказывают, и пойдут убивать и грабить всех подряд… Ваша светлость, в помощь заповедям «не убий», «не укради» нужно построить хорошую виселицу! Тогда заповеди работают лучше.

Лоенгрин сказал резко:

– Уж без нее как-то обойдемся!

Перигейл кивнул:

– Верно, ваша светлость. Я тоже полагаю, что это слишком уж… Проще вешать прямо на деревьях.

– Сэр Перигейл!

Перигейл поклонился.

– Ваша светлость, я очень хочу, чтобы вы у нас прижились и были герцогом. Но вы все-таки должны помнить, что очень хорошим людям достаточно один раз сказать в детстве «не убий, не укради», и все, просто хорошим нужно несколько раз повторить, а для остальных необходимо поставить на видном месте виселицу, и они тоже запомнят эти «не укради, не убий» и детям своим будут говорить, чтобы не убивали и не воровали…

– Какой ужас…

– Для властителя неважно, – сказал Перигейл настойчиво, – по нравственности или по страху подданные не убивают и не грабят, он имеет дело с огромным стадом. И вам нужно будет охватывать взором весь Брабант и все тысячи и тысячи людей в нем, хороших, не очень, добрых и недобрых, простодушных и хитрых… И все время помнить, что телега у вас нагружена тяжело, везти нужно хоть и быстро, но осторожно…

Лицо Лоенгрина становилось все печальнее. Похоже, подумал Перигейл с сочувствием, вырос в глуши, в рыцари возведен недавно, если настолько наивен… Явно воспитывался в монастыре, слишком уж хорошо знает Святое Писание и вообще чересчур светел…

– Вы теперь герцог, – напомнил он тихо, но безжалостно, – а для герцога доброго сердца недостаточно, ваша светлость. Я вам сочувствую всем сердцем, но руководить вы должны сами… Твердо.