Логаэдические размеры в русской поэзии

Тает зима дыханьем Фавона,
Взгляда бежит прекрасной весны;
Мчится Нева к Бельту на лоно,
        С брега суда спущены…

(«Весна» –⏑⏑–‖⏑–⏑⏑–(⏑) или –2–1–2–(1)). Тем же размером написан и знаменитый «Снегирь», только цезура в нем стоит не после 4‑го, а после 5‑го слога: «Что ты заводишь ‖ песню военну…». Стих звучит легко для русского уха, и нужно прислушаться, чтобы заметить, что он — «неправилен», нарушает схему дактиля. Ритмическая четкость усилена цезурой.

Подобные размеры изредка встречались и в XIX в., наиболее известно часто цитировавшееся стихотворение Фета:

Измучен жизнью, коварством надежды,
Когда им в битве душой уступаю,
И днем и ночью смежаю я вежды
И как-то странно порой прозреваю…

Метрическая схема отличается по рисунку, но в принципе близка к державинской: ⏑–⏑–⏑‖⏑–⏑⏑–⏑ или 1–1–1+1–2–1. Стихи звучат так же легко. Чем это объясняется?

В обоих случаях перед нами — трехсложный размер, в котором один из междуударных интервалов сокращен с двух слогов до одного. Но двусложных остается два, т. е. вдвое больше, слух воспринимает отчетливую инерцию трехсложника, как в дольнике. Да собственно, это почти дольник, только еще не раскованный, не освобожденный от логаэдической застылости всех строк. Казалось, нужен только легкий толчок, строки Державина соединятся с фетовскими, исчезнет жесткая цезура, стяженные интервалы будут свободно передвигаться по всему стиху — и он зазвучит как в наши дни:

Трясина кругом да камыш кудлатый,  1–2–2–1–1
На черной воде кувшинок заплаты…  1–2–1–2–1

Багрицкий. Трясина.

Однако на самом деле так не произошло. Свободный дольник сможет развиться только тогда, когда употребление трехсложников станет привычной традицией, создающей для слуха достаточно интенсивный ритмический фон, без которого восприятие дольника затруднено. Русской поэзии надо было сначала пройти школу Некрасова, его подражателей и последователей.

Зато теперь наш слух, воспитанный на дольниках, может принять за них формы, близкие к ним, но не тождественные. Вот начало «Жалобы пастуха» Жуковского:

На ту знакомую гору
Сто раз я в день прихожу;
Стою, склоняся на посох,
И в дол с вершины гляжу…

Н. В. Измайлов, комментируя это стихотворение, называет его «единственным примером» дольника в лирике Жуковского.[7] Так же определяет его размер исследователь дольников М. Л. Гаспаров.[8] Неоднократно называли дольниками и стихи Лермонтова:

Они любили друг друга так долго и нежно,
С тоской глубокой и страстью безумно-мятежной…

И действительно, строки звучат совсем как привычные дольники, — и все же это еще не дольники, а логаэды, подобные державинским или фетовским. Схватив слухом знакомое звучание, мы не сразу замечаем, что все 24 стиха «Жалобы пастуха» — это вторая форма трехдольника (по классификации М. Л. Гаспарова) 1–1–2–(1), а схема всех восьми стихов Лермонтова 1–1–2–2–2–1.

Через столетие после логаэдов Державина, почти через полвека после фетовских началась история русских дольников. К десятым-двадцатым годам они стали так же привычны, как ямбы для Державина или трехсложники для Блока. Оказалось, что они могут быть очень разнообразны, и каждый поэт находил в них то, что соответствовало его индивидуальности. У Блока и Маяковского они наиболее свободны. Другие поэты культивируют лишь некоторые ритмические формы дольников — их исследователь находит «есенинский тип», «гумилевский тип» и т. д.

Но если поэт все чаще употребляет какую-то одну форму дольника, то может произойти парадоксальная метаморфоза: принципиально свободный размер с варьирующимися интервалами способен превратиться в свою противоположность — размер с почти постоянными или постоянными интервалами, только различными. Так в действительности и происходит у Асеева, Цветаевой и некоторых других поэтов: из дольников рождаются новые логаэды, но не такие, как античные или державинские. История не возвращается на круги своя.

В главе I «Черного принца» Асеева первые 8 строф почти одинаковы по размеру.

Видите, в пальцы нам
        врос
        трос,
так что и этот
        вопрос
        прост:
мало ли видел
        матрос
        гроз —
не покидал
        пост…