Вот цитата из сочинения современного французского философа: «Что такое религиозная мифология, как не абсурдная мечта об идеальном обществе? Если всякая апология необузданного желания ведёт к репрессии? Если заявления о всеобщей будущей свободе скрывают жажду власти? Если религия — это другое наименование для варварства?» При сугубо формальном подходе здесь неправильный синтаксис. Три раза условное высказывание обрывается на своём основании и остаётся без следствия. Но в действительности это только риторический приём, использующий для большей выразительности видимость отступления от синтаксических правил.
Известное всем со школьных лет «Путешествие из Петербурга в Москву» А.Радищева написано языком, для современного слуха непривычным: «В одну из ночей, когда сей неустрашимый любовник отправился чрез валы на зрение своей любезной, внезапу восстал ветер, ему противный, будущу ему на среде пути его. Все силы его немощны были на преодоление разъярённых вод».
Это странное звучание не связано с тем, что перед нами проза отдалённого XVIII в. «Философы и нравоучители, — читаем у жившего в это же время Д. Фонвизина, — исписали многие стопы бумаги о науке жить счастливо; но видно, что они прямого пути к счастию не знали, ибо сами жили почти в бедности, то есть несчастно». Это совсем близко к нашему современному языку. В «Путешествии» же язык нередко нарочито «остранненный» (от слова «странный»), своеобразно пародирующий возвышенный стиль и архаику. И одним из средств этого «остраннения» языка служит свободное обращение с правилами синтаксиса русского языка XVIII в. не особенно, впрочем, отличающимися от нынешних правил. Очевидно, что нарушение синтаксиса не ведёт здесь ни к какой неясности смысла.
Особенно часто страдают правила языка при столкновении с юмором, для которого каждый штамп серьёзная угроза. «Так это давно случилось, — сожалеет один фельетонист, — что никого как следует и не увиноватишь». «Учёные сцепляются, — констатирует другой, — по проблеме „хищник — жертва“. „Все реже встречаемость меховых изделий“, „отшибность здесь для молодого“, „говорит стыло охотник, углубляясь в точение пилы“, „какая извергнется строгость“, „охотник, сносив самодеятельность обуток, по скалам и чертолому за охотничьим объектом бежит босиком“, „замок на ларьке и текстура: «Закрыто“ — все эти выражения, взятые из фельетонов, в конфликте с правилами языка. Но это сознательный, творческий конфликт, призванный заставить фразу звучать свежо и ново. И что важно, правила нарушены, а смысл и опирающееся на него понимание остаются.
4. СЕМАНТИЧЕСКИЕ НАРУШЕНИЯ
Сказанное не означает, конечно, что осмысленность высказывания — чисто синтаксическая характеристика, связанная с построением сложных выражений из простых.;
Понятие «осмысленность», подобно понятию «смысл», относится к семантике языка, описывающей отношение сказанного к действительности. Бессмысленное как не являющееся осмысленным также представляет собой семантическую характеристику.
Осмысленная последовательность слов всегда означает что-то, описывает или оценивает некоторую ситуацию.
Этот критерий различения осмысленного и бессмысленного успешно применим в большинстве ситуаций. Предложение «Идёт дождь» описывает определённое событие, но высказывание «Если идёт дождь, то голова» ни к чему в мире не приложимо и является бессмысленным.
Выражение «Хлестаков — человек» указывает на определённый факт, но «Хлестаков — человек является человеком» ни с чем не может быть связано.
Высказывание «Законы логики голубые» также бессмысленно, поскольку претендует на описание, но не является им. Отрицание бессмысленного — «Законы логики не голубые» тоже бессмысленно, так как утверждение и отрицание вместе либо что-то означают, либо ничего не означают.
Осмысленное и бессмысленное могут различаться также по их влиянию на поведение человека.
Осмысленное предложение вызывает определённую реакцию слушателя на объекты, упоминаемые в нем. Скажем, предложение «Наполеон умер» не очень волнует сейчас и вряд ли способно вызвать какие-то действия. Нетрудно, однако, представить, как активно откликнулись на него современники Наполеона. Бессмысленные предложения ни в один момент времени не влекут никакой ответной реакции.
Но этот критерий, будучи иногда небесполезным, далёк, конечно, от совершенства. Если бы, допустим, Иван Грозный, человек вспыльчивый и невоздержанный в гневе, спросил о чем-то своего дьяка, а тот ответил бы: «Я — нечётное число», легко вообразить, какой была бы реакция царя, если не на числа, то на это «я».