Логика смысла (Вторая половина)

легкого ответа. Хотя эго может проявляться в фантазме от случая к случаю — то как действующее, то как подвергающееся воздействию или же как третья наблюдающая сторона, — оно при этом ни активно, ни пассивно; его нельзя зафиксировать в определенный момент в определенном месте, даже если это место обратимо. Изначально фантазм "характеризуется отсутствием субъ-ективации, сопровождающей присутствие субъекта на сцене"; "упраздняется всякое разделение на субъект и объект"; "субъект не нацелен на объект или его знак, он включен в последовательность образов… он представлен как участвующий в постановке, но не имеет — что близко по форме к изначальному фантазму — закрепленного за ним места". У этих замечаний два плюса: с одной стороны, они подчеркивают, что фантазм не есть представление действия или страдания, что он, скорее, принадлежит совершенно иной области; с другой стороны, они показывают, что если эго рассеивается в нем, то вряд ли из-за тождества противоположностей или обратного хода, при котором активное становилось бы пассивным, — как это происходит при становлении глубины и при бесконечном тождестве, которое она в себе несет².

_______________

² Cf. J.Laplanche et J.-B.Pontalis, "Fantasme originari, fantasme des origines, origine du fantasme", op.cit., pp.1861–1868: "Отец соблазняет дочь — такова, например, краткая формула фантазма соблазна. Первичный процесс здесь отмечен не отсутствием организации, как иногда считают, а специфическим характером структуры: это сценарий со множеством выходов на сцену, где нельзя сказать, что героиня найдет свою позицию непременно в термине дочь; сценарий может разворачиваться вокруг термина отец и даже вокруг термина соблазняет. Именно этот существенный пункт своей Критики Лапланш и Понталис обращают против тезиса Сюзен Исаак ("Природа и функция фантазии", Развитие психоанализа). Исаак, моделируя фантазм по образцу влечения, наделяет субъекта заданным активным местом, даже если активное снова обращается в пассивное, и наоборот. К этому и подводят Лапланш и Понталис: "Достаточно ли признать в фантазме эквивалентность между поедать и быть съеденным? Придерживаясь идеи позиции субъекта, даже если эта позиция пассивна, достигаем ли мы наиболее ундаментальной структуры фантазма?

Мы не можем, однако, согласиться с этими авторами, когда они ищут основу данного свойства быть по ту сторону активного и пассивного в модели возвратной [формы глагола], которая все еще апеллирует к эго и явно отсылает "по эту сторону" аутоэротического. Значимость возвратной [формы] — наказывать себя, наказывать или быть наказанным, или, еще лучше, видеть самого себя, а не вообще видеть или быть увиденным. Все это хорошо показано в работах Фрейда. Но не похоже, чтобы возвратная форма шла дальше точки зрения тождества противоположностей, будь то посредством большего предпочтения одной из противоположностей или синтеза их обеих. То, что Фрейд остается приверженным такой "гегельянской" позиции в царстве языка, — несомненно. Это видно из тезиса Фрейда о примитивных словах, наделенных противоречивым смыслом³. На деле, выход за пределы активного и пассивного, а также распад эго, которое ему соответствует, происходят не по линии бесконечной и рефлексивной субъективности. То, что находится по ту сторону активного и пассивного — не возвратное (действие), а результат — результат действий и страданий, поверхностный эффект, или собы-

______________

³ О связи между обращением противоположностей и возвращением на себя, а также о значимости при этом возвратной (формы глагола), см.: Фрейд, "Влечения и превратности их судьбы", в Метапсихологии.

Статья Фрейда О противоположных значениях и примитивных словах критикуется Эмилем Бенвенистом в работе "Заметки о роли языка в учении Фрейда" (Общая лингвистика — М., Прогресс, 1974). Бенвенист показывает, что хотя в языке может и не быть какой-либо определенной категории, он тем не менее не допускает ее противоречивого выражения. ["Если предположить, что существует язык, в котором "большой" и "маленький" выражаются одинаково, то в этом языке различие между "большой" и "маленький" просто отсутствует и категории величины не существует, но он отнюдь не будет языком, в котором допускается якобы противоречивое выражение величины" — Указ. соч., с. 122. — Примечание переводчика]. Однако при чтении Бенвениста возникает впечатление, что язык неизбежно сливается с чистым процессом рационализации. И тем не менее, разве язык не включает в себя парадоксальной по отношению к его явной организации процедуры, даже если эта процедура никак не сводима к тождеству противоположностей?