И понеслась душа в рай. От пола были отодраны и подняты в воздух скамьи и табуреты, на пальцы рук быстро надевались кольца кастетов, по залу полетела посуда и предметы интерьера. Ганз нырнул под стойку, прихватив с собой кусок пергамента, изредка он высовывал озабоченное лицо, окидывал быстрым взглядом побоище и шустро строчил в пергаменте. Ремесленники, до сих пор тихонько потягивающие брагу в углу, с кряканьем подхватили за руки и ноги налетевшего на них представителя крестьянства и запустили его тушку в сторону компании молодых женщин вооруженных короткими мечами. Либо крестьянин оказался слишком тяжел, либо ремесленники не достаточно сильны, но тело несчастного не долетело до цели, а с громким воплем упало на стол, за которым угощались вином бородатые лесорубы. Те с трудовым вдохновением пролетариата включились в потасовку. Девушки, оставшиеся не у дел, перевернули стол и, соорудив из него некое подобие баррикады, начали с азартом юных артиллеристов обстреливать всех подряд посудой и остатками еды, выкрикивая обидные ругательства. Ко мне подлетели гориллоподобные подручные революционера-сутенера и я перестал глазеть по сторонам. На их лицах явно читалось желание устроить одному типу показательные похороны с торжественным выносом тела. Первого я встретил ударом колена в пах, пока мужик, согнувшись, выл, успел увернуться от летящей в спину скамьи и принять на предплечье удар маленькой дубинки обшитой кожей, которая казалась в руках амбала номер два погремушкой. Больно, черт побери! Вот теперь он меня разозлил! Я провел серию ударов в лицо и корпус и напоследок джеб в солнечное сплетение. Парень выпучил глаза, а я уже крутился, пытаясь в наклоне уйти от летящего мне в висок стула. В этот момент поднялся с пола его дружок, и веселье приобрело более интенсивный характер. Я вертелся волчком раздавая удары, перепрыгивая через валяющуюся мебель, уклоняясь от летающих по харчевне предметов. Внутри меня клокотал коктейль из азарта и восторга от примитивной возможности выплеснуть энергию в вечной как сам мир мужской забаве кулачного боя. Отовсюду раздавались крики, глухие звуки ударов, звон бьющейся посуды, женский визг. На моих глазах одна из подавальщиц подняв юбку, со всего размаху ткнула ногой в зад толстого господина махающего доской выдранной из обшивки зала. Ни с чем несравнимая эйфория разлилась в воздухе, переплетаясь с первобытным желанием бить, ломать, крушить и побеждать. В самый разгар веселья на пороге харчевни нарисовались наши юные друзья. Откинув в сторону упакованные вещи, они, переглянувшись, подхватили с двух сторон длинную скамью и с боевым кличем апачей прошли тараном почти до середины зала, где с азартом горячих южных парней включились в драку. Причем Норис не испытывал похоже никакого дискомфорта от отсутствия глаз. Он махал кулаками и ногами с азартом щенка ловящего собственный хвост. Еще через полчаса все затихло. Я, тяжело дыша, стоял в центре, вокруг валялись тела, некоторые не подавали признаков жизни, некоторые тихо постанывали. Один из амбалов раскачивался из стороны в сторону баюкая сломанную руку. В полумраке помещения бродили немногочисленные способные передвигаться без посторонней помощи. Среди них я заметил юного графа деловито срезающего кошельки у поверженных противников. Он почувствовал мой взгляд, виновато пожал плечами и прекратил это неблагородное занятие, однако, не стал возвращать на место то, что уже успел засунуть за пазуху. Сзади шумно матерился Доврик, рассматривая порванную рубаху.
