Логово льва

Через тесные сени, стены которых были завешены самыми различными вещами, Ник прошёл в горницу.

Большая просторная комната, скупо заставленная нехитрой мебелью, по торцам — цветастые ситцевые пологи, отгораживающие, по всей видимости, спальные места, в углу — круглая ребристая печь-голландка, от которой во все стороны ощутимо расходилось тепло.

Ник пододвинул тёмно-синий табурет, сел за сосновый стол, застелённый серой льняной скатертью.

Мария сбросила свой малахай и ушанку на пол. Тут и выяснилось, что она настоящая красавица: лет тридцать с небольшим, высокая, стройная, фигуристая, кровь с молоком, одним словом. На голове в шикарную корону была уложена толстая русая коса, одета женщина была в плотно облегающий узорчатый свитер и узкую чёрную юбку.

А глаза — васильковые, лучистые: таких красивых и огромных глаз Нику никогда не доводилось видеть.

— Сейчас перекусим, — смущённо засуетилась хозяйка, почувствовав на себе заинтересованный мужской взгляд. — Я быстро вам соберу!

— Да не надо ничего, я сыт, — Ник попытался успокоить Марию. — Честное слово, я не голоден! Может, лучше я прикорну где-нибудь в уголке, посплю немного?

— А поспать вам и не получится, — огорчилась хозяйка. — Как засереется, так сразу и поплывём. На шведском берегу вас уже ждать будут. Поэтому надо плотно поесть. Дорога дальняя, холодно на улице. Я сейчас, я быстро! И самовар поставлю обязательно!

Женщина выставила на стол деревянную миску с варёной картошкой, рядом пристроила тарелки с толстыми ломтями варёного и копчёного мяса, принесла гладко струганную досочку с ржаными плетёнками и плоскими овсяными лепёшками. В завершение достала из подпола глиняный кувшин с молоком, глубокое блюдце с большим куском жёлтого масла, банки с малиновым и черносмородиновым вареньем.

Едва Ник приступил к еде, как хлопнула входная дверь, заскрипела вторая, отделяющая горницу от сеней, и в помещение вошёл низенький упитанный мужичок пятидесяти с лишним лет. У вошедшего было гладковыбритое круглое лицо, украшенное широкой добродушной улыбкой, обширной лысиной и маленькими поросячьими глазками-щелками.

Такой вот Дэнни де Вито, только финского розлива.

— Здраста! — протянул мужичок Нику коротенькую руку с мозолистой ладонью и представился: — Моя звать — Юха!

Юха обошёл стол и уселся напротив Ника, по-хозяйски огладив по дороге мягкое место красавицы-Марии, которая была выше его на добрые полторы головы.

Юха на плохой аппетит не жаловался и переел Ника раз в пять. Мария, с нежностью поглядывая на своего мужа-недомерка, всё подкладывала и подкладывала ему в тарёлку новые куски и кусочки.

«Какая странная парочка, Белоснежка и один прожорливый гном, прямо! — удивился про себя Ник. — Впрочем, не моё это дело. В каждой избушке — свои погремушки».

— Моя — коммуниста! — со свистом прихлёбывая с блюдечка чай, неожиданно объявил Юха. — Я любить Ленин, Сталин! Я — коммуниста!

После этого заявления низенький финн стал собираться и через пять минут куда-то ушёл, ещё раз заверив Ника в своей безграничной верности коммунистическим идеалам.

Минут пять Ник по-честному боролся со своим любопытством, в конце концов, сдался на его милость и спросил у хозяйки, которая только после ухода мужа присела за стол и принялась за еду, налив себе литровую кружку крепкого чая:

— А как же, Мария, вы здесь оказались? Нет, если я что-то не то спросил, то не отвечайте! Просто вот — любопытно стало, не сдержался.

Женщина только грустно улыбнулась.

— Да нет, ничего, меня все про это спрашивают, уже привыкла. Мой отец ещё в Санкт-Петербурге ямщиком ломовым работал, спирт перевозил от порта до водочного завода. Спирт тогда на баржах доставляли, а потом его дальше уже развозили — на подводах со специальными большими бочками. А жили мы в Мурино, это деревня такая севернее города. Хорошо жили, зажиточно, — так мне мать рассказывала, сама-то я этого не помню, совсем маленькой была. Как я родилась, так отца и забрали в армию, война тогда шла с Японией. Где-то в Манчжурии его и убили. Плохая началась жизнь, бедная. Мать в придорожные подалась тогда.

— В придорожные? — не понял Ник.

— Ну да, — коротко кивнула Мария, обхватив ладонями кружку с чаем. — В придорожные проститутки. Обычное дело, тогда так многие поступали. Потом война с немцами началась, за ней — одна революция, потом — другая. Мать заболела, совсем есть стало нечего. Как пятнадцать лет мне исполнилось, так я тоже в придорожные пошла. Обычное дело.