Кто же отвечает за собственную психику, полную необъяснимых искривлений? Роза была не только спутником, но и неким талисманом Саломеи. Как же она будет возвращаться из больницы, открывать металлическую дверь, потом другую, деревянную, включать свет и
Семен Резник
Служитель муз. Памяти Якова Кумока
С опозданием почти на месяц дошла до меня весть о том, что в Москве, 22 июня этого [2011] года, скончался Яков Невахович Кумок, один из самых талантливых писателей России последнего полувека, автор ярких самобытных произведений. Сообщил мне об этом наш общий израильский друг Лев Фрухтман. В интернете о кончине Якова Кумака я нашел только одно сообщение в две строки — на сайте «Ташкентцы». Запросил некоторых московских друзей, но о смерти Яши они узнали от меня.
Он ушел из жизни тихо и незаметно. Так же тихо, как жил.
Яков Кумок родился в Минске 20 мая 1932 года. В годы войны семья попала в Ташкент, где он и вырос. Он окончил геологический факультет Среднеазиатского университета, ряд лет работал геологом. Увлекался спортом, был чемпионом Узбекистана по боксу. В 1956 году начал печататься, несколько лет работал в ташкентской газете. А затем переехал в Москву с твердым намерением полностью посвятить себя литературе. В конце 1963 или в начале 1964 года он пришел в редакцию серии «Жизнь замечательных людей» с предложением написать книгу об академике Губкине, выдающемся геологе, который внес крупный вклад в науку о нефти. Поскольку биографиями ученых в серии ЖЗЛ занимался я, то Яшу направили ко мне. Он понравился мне своей спокойной и естественной манерой держаться — без всякой рисовки и суетливости.
Он пришел не с пустыми руками, а с начальными главами будущей книги. Они захватили меня неповторимым своеобразием стиля, глубоким проникновением в личность героя, неожиданными ассоциациями, игрой мысли и многим другим, что отличает талантливое произведение литературы. Правда, заведующий редакцией ЖЗЛ Ю. Н. Коротков моего восторга не разделил. Он согласился, что книга обещает быть интересной, но уверенности в этом у него не было, и он не захотел заключать с начинающим автором договор. Яша был обескуражен, но я заверил его, что книгу мы издадим. Несколькими годами позднее я остерегся бы столь беспечно обнадеживать автора, не защищенного издательским договором. Но тогда я только начинал работать в редакции и еще не подозревал, какими подводными рифами бывает усеян путь от рукописи — даже самой отличной — до ее выхода в свет.
Яша тоже еще смутно представлял себе редакционноиздательскую кухню и имел неосторожность мне поверить. Он приходил каждые месяц‐полтора с очередной порцией текста, рассказывал о том, что намечено дальше, мы все это обсуждали, и он двигался вперед. От встречи к встрече наши отношения становились все более теплыми и скоро переросли в глубокую дружбу.
Яша работал неторопливо, но упорно, выдерживая тот высокий уровень, который был задан в начале. К счастью, когда книга была готова, неожиданных осложнений не возникло. Договор с автором был подписан, и книга вышла без особых проволочек, в 1968 году.
К этому времени мы уже дружили домами, часто встречались по разным поводам и без повода, подолгу бродили по Москве, обсуждая все на свете. Нас сближали не только профессиональные интересы. Мы беседовали о политике и искусстве, об истории и современности, о прошлом и будущем, о судьбах еврейской культуры и ее древних корнях, о быте и бытие. Откровенно говорили о многом таком, о чем нельзя было говорить при посторонних. Секретов друг от друга у нас не было.
После «Губкина» Яша предложил биографию великого кристаллографа Евграфа Федорова, тут же получил договор и через три года я имел удовольствие подписать в печать книгу, которую, бесспорно, следует считать одной из вершинных достижений серии ЖЗЛ.
Потом Яша написал книгу об академике Карпинском, она выходила уже без моего участия.