Логово снов

– Жизнерадостно, однако, – сострил Сэм, хотя вообще-то у него от этой мрачной картины мурашки побежали по спине; пожалуй, это самая жуткая штука во всем Музее Жутких Страшилок. – Давай-ка глянем, что тут у нас есть.

Повернувшись к ней спиной, он поднял с ящика закопченную и крайне ржавую железяку явно военного происхождения. Плечи у Сэма поникли.

– Так. Одно барахло. Чего-чего, а этого добра у нас навалом.

Все ящики были забиты гвоздями, кроме одного, частично сломанного. Джерико полез в него и извлек кипу пожелтевшей бумаги.

– А это еще что такое? – заинтересовался тут же оказавшийся рядом Сэм.

– Если позволишь угадать, я бы сказал что-нибудь типа: «Не твое дело», – сказал Джерико, не отрываясь от листа.

– О, это как раз мое самое любимое дело…

– «Последняя воля и завещание Корнелия Ратбоуна, записанная сего четвертого января в лето Господне тысяча девятьсот семнадцатое, – прочел Джерико вслух. – Я, Корнелий Фаддей Ратбоун, в твердом уме и трезвой памяти пребывая, сим завещаю мой дом и все мирское мое имущество Уильяму Джону Фицджеральду под тем условием, что он будет продолжать наше самое главное дело…»

– Так старик Ратбоун оставил эту хижину профессору? – недоверчиво сказал Сэм.

Джерико и сам таращился в документ. Много лет назад он спросил Уилла, как так вышло, что тот стал заправлять музеем, и выслушал историю о том, как руины музея выкупили, можно сказать, прямо из-под шарового тарана. Между тем последняя воля и завещание Корнелия Ратбоуна эту версию опровергали.

Но зачем Уиллу понадобилось лгать Джерико об этом?

Он быстро перелистнул страницу: там оказалось письмо.

– А тут что написано? – встрял вездесущий Сэм.

– Оно от Корнелия Уиллу, дата 31 января 1917 года. «Дорогой Уильям… – начал читать Джерико.

…боюсь, это письмо станет моим последним, ибо жду я на пороге Смерти, и вскоре Он уже пригласит меня вступить в чертог вечного покоя. Все эти долгие годы я никак не мог простить твои греховные амбиции и то, что ты покинул меня и ушел работать с теми „великими умами“ в нелепом Департаменте Паранормальных Исследований президента Рузвельта…»

– Погоди. Что, Тедди Рузвельта? – прервал его Сэм.

– Да, Сэм. Теодора Рузвельта. Большого такого человека с большими усами. Некоторое время работал у нас президентом. Можно я уже продолжу?

– Давай, – разрешил Сэм.

«…впрочем, самым нелепым там был Дж. Совершенно необходимо, чтобы мы отринули все наши разногласия и объединили усилия, пока на это еще есть время. Я показал тебе тогда не все пророчества Либерти Энн. Ближе к концу ее дней последовали куда более тревожные предупреждения и ужасающие предсказания относительно судеб нации. В то время я опасался, что жестокая лихорадка совершенно определенным образом повлияла на ее умственные способности, и по этой причине скрыл ее последнее пророчество. Теперь я понимаю, что поступил неправильно, решив утаить от тебя эту нечестивую информацию. Боюсь, мы с тобой недооценили силу человека в цилиндре.

Время мое утекает. Молю тебя, давай забудем наши эгоистические распри, пока еще не слишком поздно.

Все еще с надеждой,

Корнелий»