Логово

Но на этот раз в пламени то и дело мелькали лица и видения. Опять красная машина. Сосредоточенная красивая девочка с копной рыжевато-каштановых волос и огромными серыми глазами, по-взрослому глядящими с ее детского личика. Маленькая, странно изогнутая детская ладошка, на которой недостает двух пальцев. И имя, которое он уже однажды слышал, эхом отскакивающее от языков пламени и быстро тающего мрака "Дома привидений". Регина… Регина… Регина…

* * *

Визит к доктору Нейберну расстроил Хатча, во-первых, потому, что результаты анализов ничего нового, что могло бы пролить свет на его странные видения, не дали, а во-вторых, оттого, что узнал о несчастной, полной тревог жизни самого хирурга. Но Регина, сама того не подозревая, оказалась отличным средством от меланхолии. Детский энтузиазм переполнял все ее существо; суровая жизнь так и не сумела задушить в ней ребенка.

Когда она шла от машины к дому, то делала это гораздо быстрее и раскованнее, чем когда входила в кабинет Сальваторе Гуджилио, а скоба на ноге придавала ее походке своеобразную размеренность и торжественность. В нескольких дюймах от ее головы порхала желто-голубая бабочка, не отставая от девочки ни на секунду, словно чуя, что душа ее была, как и сама бабочка, красивой и жизнерадостной.

Вежливо наклонив голову, Регина важно произнесла:

– Спасибо, что подвезли меня из школы, мистер Харрисон.

– Не стоит благодарности, – так же церемонно ответил он.

К концу дня надо будет как-нибудь разделаться с этим официальным "мистером Харрисоном". Он понимал, что формальность обращения частично исходила из ее страха чересчур быстро сблизиться с ними – и потом быть ими отторгнутой, как уже однажды с ней случилось во время первого испытательного срока. Но одновременно это был и страх все потерять, сказав что-либо невпопад или сделав что-либо не так.

У двери он сказал:

– Кто-нибудь из нас, Линдзи или я, обязательно будет забирать тебя из школы, но если у тебя есть водительские права и ты сама желаешь ездить в школу и обратно, то, пожалуйста, милости просим.

Она вскинула на него глаза. Бабочка неотрывно кружила вокруг ее головы, словно живой венец или нимб.

– Вы шутите, да?

– Боюсь, что да.

Она вспыхнула и отвернулась, словно не была уверена, хорошо это или плохо, что над ней подтрунивают. Он почти читал мысли, вихрем проносившиеся в ее голове: Он шутит со мной, потому что я ему нравлюсь или потому что принимает меня за полную дурочку? – во всяком случае, что-то в этом роде.

По пути из школы домой Хатч видел, что Регину одолевали сомнения и что изо всех сил она стремилась скрыть это от него, но все настолько очевидно отражалось на ее прелестном выразительном личике, что не заметить этого мог разве что слепой. Всякий раз, когда он чувствовал, что ее уверенность в себе трещит по швам, ему хотелось обнять ее, крепко прижать к себе и сказать что-нибудь ободряющее – чего ни в коем случае нельзя было делать, чтобы не дать ей понять и ужаснуться, сообразив, что ее переживания столь очевидны для него. Ведь она старалась казаться стойкой, упорной, неунывающей и независимой. И этим выдуманным образом самой себя, как щитом, прикрывалась от действительности.

– Надеюсь, ты не обижаешься на шутки, – спросил он, вставляя ключ в замочную скважину. – Я тут слыву большим шутником. Конечно, если надо, я запишусь на курсы анонимного лечения шутников и излечусь от этой вредной привычки, но там, знаешь, какие крепкие ребята?! Бьют по попе резиновыми шлангами и заставляют есть лимскую фасоль.

Когда пройдет достаточно времени, когда она почувствует, что по-настоящему любима и является полноправным членом семьи, вот тогда ее уверенность в себе действительно станет незыблемой. А пока лучше сделать вид, что принимаешь ее такой, какой она хочет, чтобы ее принимали, и потихонечку, шаг за шагом, помочь ей выйти из позы выдержанного и уверенного в себе человека, которую она сама себе придумала.

Когда он открыл дверь и они вошли в дом, Регина разоткровенничалась:

– Когда-то я ненавидела лимскую фасоль и вообще любую фасоль и бобы, но я заключила с Богом договор: если он выполнит… мое самое заветное желание, я буду есть любые бобы в течение всей моей жизни без всякого принуждения.

В гостиной, повернувшись, чтобы закрыть за собой дверь, Хатч недоверчиво присвистнул:

– Ничего себе предложеньице. Бог, наверное, рот разинул от удивления.

– Хотелось бы надеяться, – важно заметила она.

* * *

В сновидении Вассаго Регина идет, окруженная солнечным сиянием, одна нога ее стянута стальной скобой, а за ней, как за цветком, порхает бабочка. Дом, по краям которого растут пальмы. Дверь. Она поднимает глаза и смотрит прямо на Вассаго, и в глазах ее светится душа, наполненная такой кипучей энергией жизни и такая легко ранимая, что даже во сне его сердце учащенно забилось.