Логово

Хатч замолчал, взял в руку вилку. Ему хотелось есть, а не говорить. Когда ешь, чувствуешь себя в большей безопасности. Но Линдзи хотела знать, что он имеет в виду, и потребовала, чтобы он довел свою мысль до конца. На тарелке сиротливо стыли яйца – стимуляторы его жизненного тонуса. Он вновь отложил вилку в сторону.

– Иногда, – продолжил Хатч, – во сне я смотрю на мир глазами этого подонка, а теперь все чаще я даже начинаю чувствовать его наяву, и это очень похоже на то, что показывают в фильмах ужасов. Но, кроме всего этого, я ощущаю… какую-то сверхъестественную связь, которую никак не могу тебе объяснить или описать, как бы ты ни терзала меня.

– Надеюсь, ты не станешь утверждать, что он – твой брат-близнец или что-то в этом роде?

– Нет, конечно. К тому же он намного моложе меня, лет на двадцать. И мы с ним явно не одной крови. И тем не менее какая-то таинственная связь между нами существует, как у братьев-близнецов, какая-то глубокая нерушимая связь.

– Ну хоть примерно, что это за связь?

– Понятия не имею. Я и сам бы хотел знать ответ на твой вопрос. – Он замолчал. Затем решил быть до конца откровенным. – А может быть, и не хотел бы.

Позже, когда официантка убрала со стола пустые тарелки и принесла им крепкий черный кофе, Хатч сказал:

– Если ты думаешь, что я могу пойти в полицию и предложить им свои услуги, ты ошибаешься.

– Но существует же понятие долга…

– А что, собственно, я могу им предложить? Что мне известно?

Она подула на кофе.

– Ты знаешь, например, что он ехал на "понтиаке".

– Но я не уверен, принадлежит ли он ему.

– А чей же он тогда, по-твоему?

– Он мог его угнать.

– Но ведь ты еще что-то чувствовал?

– Да, конечно. Но я даже не знаю, как он выглядит, как его зовут, где он живет, вообще ничего, что могло бы оказаться полезным для полиции.

– Ну а если вдруг ты каким-то образом узнаешь все это? Что, если ты узнаешь что-то, что может помочь полиции напасть на его след?

– Тогда я позвоню им и сообщу о том, что знаю, анонимно.

– Но, если ты сделаешь то же самое лично, они скорее поверят тебе.

Вторжение этого незнакомца-психопата в жизнь Хатча оскорбляло его чувства. Это незаслуженное оскорбление вызывало в нем ответное чувство протеста, а этого он боялся больше, чем необычности всего происходящего с ним, и даже возможной травмы головного мозга, вместе взятых. Он содрогался от ужаса при мысли, что будет доведен до отчаяния и в нем проснется дикий нрав его покойного отца, только и выжидающий удобного случая, чтобы вырваться наружу.

– Когда дело идет об убийстве, – сказал Хатч, – они серьезно относятся к любой информации, даже анонимной. Ни за что больше не желаю быть газетной сенсацией номер один.

Из ресторана они направились в "Антикварный магазин Харрисона", где у Линдзи на втором этаже имелась вторая, помимо домашней, студия. Когда она находилась в процессе создания новой картины, смена окружения, считала она, способствовала более свежему восприятию уже достигнутого ею.

Пока они ехали в машине и по правую руку в просветах между зданиями то и дело мелькал блестевший в ярких лучах солнца океан, Линдзи возобновила разговор, который они начали за завтраком, так как знала, что единственным серьезным врожденным пороком Хатча была тенденция ко всему относиться чересчур легковесно. Смерть Джимми была единственным тяжким событием в его жизни, которое он не пожелал рационально себе объяснить, чтобы затем свести до минимума и выбросить из головы. Но даже и это горе, вместо того чтобы выстрадать его до конца, он попытался приглушить, а добился совершенно противоположного эффекта – день ото дня оно становилось все более и более невыносимым. Получи он поэтому сейчас даже самую ничтожную отсрочку во времени, он тотчас начнет принижать важность возникающих у него странных озарений.

– Ты должен поговорить с Нейберном, – заявила Линдзи.

– Надо бы, конечно.

– Не "надо бы", а обязательно.

– Предположим, у меня действительно что-то случилось с головой, и от этого началась вся эта психическая белиберда, но ты же сама говорила, что травма положительно сказалась на мозге.

– А вдруг возникнет тенденция к ухудшению, ведь травма эта непредсказуема.

– Не думаю, – сказал он. – В общем, я себя чувствую неплохо.

– Но ты же не врач.

– Хорошо, пусть будет по-твоему, – сдался Хатч, останавливаясь на красный свет у пешеходного перехода на городской пляж, расположенный прямо в центре жилого массива. – Я ему позвоню. Но не забудь, что сегодня во второй половине дня мы должны быть у Гуджилио.

– Все равно ты мог бы успеть до этого переговорить с Нейберном.