С другой стороны, я не знала в тот момент, насколько плохи дела у Билла.
А его дела были очень плохими.
Когда мы появились в квартире у Билла, он лежал на диване, находясь в отключке под кайфом, парил так высоко, как воздушный змей. Его глаза были остекленевшими, тело обмякло, конечности не слушались. На грязном, захламленном кофейном столике перед ним стояла открытая полу бутылка водки и валялись приспособления для употребления наркоты.
Я уставилась на своего кузена, застыв в шоке. Я никогда не видела его в таком состоянии. Конечно, я видела его пьяным. Даже видела его пьяным в компании детей, хотя и нечасто. Я также видела его под кайфом, в прошлом, думая, что он все еще употребляет, но употребляет исключительно травку. Не то что обзавелся наркотическими приспособлениями, которые я увидела в этот момент. Я никогда не видела его в таком состоянии и уж точно не под таким кайфом с детьми.
Он не прятал свою выпивку от меня, ни от своих детей, что мне очень не нравилось. Я знала, что детям не нравится видеть, как их родители все время выпивают, пьют до тех пор, пока не упадут замертво, потом приходят в себя, выплескивая все свое дерьмо, такими тупыми, иногда даже агрессивными. И я не хотела, чтобы это видели Билли и Билле. Но это не являлось противозаконным и, насколько мне известно, случалось не так уж часто с моим кузеном.
Я никогда не видела у Билла приспособлений для наркоты. Никогда.
Вид Билла, сидящего на диване под кайфом, не беспокоящегося о том, что его дети пропали, не ищущего их повсюду, а вместо этого напившегося и уколовшегося, бесил меня до безумия.
Кроме того, я приезжала к ним убираться дважды на той неделе, а сейчас его квартира выглядела так, будто ее не убирали десять лет. Как он смог превратить относительно чистую и убранную квартиру в полную катастрофу за несколько дней, было выше моего понимания, но это было именно так. Доказательство были прямо передо мной.
Но я не могла сильно задумывать об этом, поскольку мне больше нужно было задумываться о детях, и мне не хотелось, чтобы они видели нечто подобное. Поэтому я повернулась к ним и сказала:
— Дети, идите в свою комнату.
На это Билли, не сводя глаз с отца и кривя губы в усмешке девятилетнего ребенка, ответил:
— Ничего страшного. Мы уже видели его в таком состоянии и раньше, тетя Мара. Мы все время видим его таким.
Я снова застыла на полсекунды, изучая то, что мне сообщил Билли, внимательно посмотрев на свою племянницу, поняв, что она выглядела совершенно нешокированной и не удивленной состоянием своего отца. Хотя она при этом прижалась к брату, словно искала какой-то защиты. Единственным намеком на то, что она чувствовала себя неловко от состояния своего отца, была ее немного выдвинутая вперед нога и ее маленькая ручка с силой, ухватившаяся за руку брата. Я повернулась к своему кузену, в свою очередь увидев, что Митч тоже внимательно изучал реакцию Билли и Билле, при этом его челюсть была твердой, как камень.
Потом Митч тоже развернулся к Биллу и прорычал голосом, от которого у меня по спине пробежал холодок:
— Твои дети сбежали, у тебя нет еды в доме, но ты смог раздобыть смак
Билл моргнул, глядя на Митча, потом моргнул, глядя на меня, потом ухмыльнулся кривоватой (совсем неочаровательной) улыбкой и пробормотал:
— Привет, прекрасная Мара.
— Билл... — начала я, но Митч перебил меня:
— Забирай их дерьмо, — коротко приказал он, и тут я заметила, что он теряет самообладание. Он держался на волоске. Я поняла это, потому что не только его челюсть стала твердой, как камень, но и все его лицо.
— Прости? — Осторожно прошептала я.
Он стал рыться в заднем кармане джинсов, но его глаза не отрывались от Билла, когда он приказал мне:
— Забирай все их барахло.
— Митч... — начала я, и его взгляд скользнул по мне.
— Забери все их барахло, — прорычал он. — Все.
Затем он вытащил мобильник, я подумала, что, может мне стоило бы попытаться приручить внезапно ставшего диким зверя, поэтому заикаясь произнесла:
— Может, я поговорю с Биллом, а ты поможешь детям… — начала было я, но Митч подался ко мне, я тут же замолчала, потому что в этот момент его самообладание, висевшее на волоске, закончилось, он взревел: — Мара, забирай все их барахло!
Я моргнула от его рева, сердце бешено заколотилось в груди.
Подумав мимолетно, что это была моя сцена, моя борьба, мое сражение, но Митч решил один сразиться за меня. И глядя в его искаженное яростью лицо, я поняла, что не контролирую ситуацию и не собираюсь ее контролировать ни в коем случае. Ни за что.
Поэтому прошептала:
— Хорошо, Митч.
Резким, сердитым движением он раскрыл телефон, при этом стоя так, словно готовый ринуться в бой, будто если он не перестанет себя контролировать, то не ручается за то, что совершит его тело само по себе.
Затем он нажал какие-то кнопки, Билл произнес поморщившись:
— Чувак, потише. Что х*йня?
— Заткнись, — выдавил Митч, не отрывая глаз от телефона.
Билл посмотрел на меня.
— Кто этот долбаный парень и в чем его гребанная проблема?