Голубев с приветливой улыбкой поднял правую руку с отогнутым большим пальцем, как опытный автостопщик. С нескрываемым разочарованием смотрел он, как БТР свернул на другую улицу, вскоре урчание его двигателя затихло, а Голубев все не мог сойти с места, точно, если он сделает хоть шаг, растает последняя надежда доехать до позиций.
- Ну вот всегда так, - только и смог вымолвить он.
- Не расстраивайся, - сказал Луцкий.
- Я не расстраиваюсь. Ну конечно, здесь-то они все уже сняли. Теперь другие улицы снимать будут.
- Все они одинаковые.
- Я не видел. Не знаю.
- Останься. Посмотри.
- Нет. Не хочу. Лучше домой. Вот только здесь оставить бы что-нибудь на память, - протянул мечтательно Голубев.
- Выбей на постаменте какую-нибудь надпись, - нашелся "чистильщик", или нарисуй.
- Это не оригинально. Э, голова совсем не работает. Ну ладно, обойдусь без вечной славы.
- Насчет славы, то всем медали наверняка дадут, - предположил Кудимов.
- Звезд на погоны и грудь слетит много. Тебе наверняка майора наконец-то дадут, а, капитан? - подхватил Голубев.
- За это село вряд ли. Никаких геройских подвигов, за исключением боксерского поединка, который нокаутом ты выиграл, за нами не значится, Кондратьев посмотрел на Голубева, помолчал. - Да-а-а... Так бывает только раз в жизни. Да что я говорю, такое вообще больше никогда не повторится. Никогда. Никто не попадет в такую ловушку. Грустно, что все прошло... а звезды и звания химикам надо давать.
Начинало припекать. Они почти не замечали ни улиц, ни домов, мимо которых проходили. Впрочем, большинство из них скрывалось за высокими заборами, из-за которых выглядывали лишь верхушки крыш, точно жители враждовали друг с другом и готовили свои дома и садовые участки к осадам со стороны соседей.
- Голубев, кто в хит-парадах сейчас лидирует? - спросил Кондратьев.
- На этой неделе - не знаю, а на прошлой - группа "Стрекозы" с композицией "Я тебя разлюбила".
- Фу-у-у. Напой.
- Да мне медведь на ухо наступил.
- В госпиталь, что ли, хочешь отпроситься, травму лечить?
- Нет.
- Ты не на экзамене в музыкальной школе. Не ломайся.
- Хорошо.
Голубев немного подумал, вспоминая мотив и слова, а потом запел. Хотя слово это плохо подходило к тому, что и как он воспроизводил, скорее завыл что-то, что песней никак нельзя было назвать. Какой-то речитатив, будто он читал очень плохое стихотворение и, понимая, насколько оно слабое, старался прочитать его побыстрее, чтобы поменьше позориться, а слушателям - лучше бы побыстрее заткнуть уши ладонями или ватными тампонами.
- Все. Молодец, - остановил его Кондратьев. Он вспомнил эту песню, не всю, а пару куплетов и припев, и думал, что уже не забудет их до лагеря.
- Не понравилось?
- Напротив. Ты исполняешь гораздо лучше первоисточника. Очень оригинальная трактовка.
- Издеваешься?
Кондратьеву было интересно, сколько же раз он успеет воспроизвести эту песню. Удержать в голове одновременно и цифры и мотив он не смог и поэтому быстро сбился со счета. Но песня эта прилипла к нему, как пиявка, и ползала в голове, как он ни старался избавиться от нее. Надо отыскать радиста Егеева и поставить в его магнитофон вместо речи полевого командира какой-нибудь более приятный шлягер. Хорошие мысли всегда приходят слишком поздно. Просить Голубева вновь что-нибудь спеть Кондратьев боялся, вспоминая его вокальное исполнение с дрожью и холодком.
Но может, из глубин памяти всплывет, как сонная прозрачная медуза, еще какая-нибудь мелодия... увы, ничего на поверхности не появлялось, точно там в глубине все вымерло или опустилось на дно и затихло.
Мозг продолжал всю дорогу сотрясаться от песни "Стрекоз", и вскоре Кондратьев уже готов был убить Голубева за то, что тот вспомнил именно эту композицию, а не другую.
Часть 2
Глава 8
"Военные пока предпочитают не делать заявлений о том, захватили они Егеева или нет. Однако мы можем сказать с большой степенью вероятности, что этот полевой командир оказался в руках федеральных войск. Так как, по нашим сведениям, полученным из штаба федеральной группировки, никто из сепаратистов не смог вырваться из окруженного населенного пункта".
Алазаев с каким-то мазохистским наслаждением взирал на телевизор, где шел очередной выпуск "Последних известий", и размышлял над тем, что скажут про него, когда его убьют или он попадет в плен. Но событие это, скорее, пройдет незамеченным, акцентировать на нем внимание не станут, разве что сообщат, к примеру, что за истекшие сутки было уничтожено столько-то боевиков. Перечислять их по фамилиям не станут, потому что это займет много эфирного времени, а оно дорого, и есть более важная информация, так что Алазаев вряд ли удостоится чести, чтобы его фамилия прозвучала в каком-нибудь из выпусков "Последних известий". Он улыбнулся. Вот она, обратная сторона того, что он не светился.