Локи все-таки будет судить асгардский суд?

— Да, — подтвердил Один, внимательно наблюдая за сыном и отмечая, что буря улеглась, и что вряд ли Локи разыграет еще какую-нибудь непозволительную театральную сцену: он слишком подавлен услышанным и замучен собственными воспоминаниями, сопровождающими тяжелую, болезненную правду, которую не так и легко принять. — Твоя настоящая дата рождения неизвестна. Число — то, когда я тебя нашел. Месяц — тот, когда были «роды».

Локи лишь молча кивнул, принимая информацию, которая далась ему с таким трудом. Но был еще один вопрос, не столь болезненный, как первый, породивший этот мучительный разговор, но беспокоивший царевича не меньше; особенно теперь, когда он узнал хотя бы часть из того, что хотел. Решиться на еще один прыжок в неведомый омут оказалось уже не так страшно.

— Но если все так, ответь, каким ты видел мое будущее? Тор всегда был для тебя настоящим наследником, а кто я? — спросил Локи, весь подобравшись, готовый услышать любой ответ, но ожидая худшего.

— Я думал, что после коронации Тора ты займешь место по правую руку от брата, — Один легко высвободил свою руку из безвольных пальцев Локи и пошел по направлению к выходу с кладбища. Царевич поспешил за ним, шагая чуть позади, стараясь идти след в след. После произошедшего идти рядом с отцом казалось ему какой-то невероятной дерзостью. Несмотря на все свои старания, он не приблизился к величайшему деятелю всех миров и не чувствовал себя вправе находиться подле него.

— Я не хочу быть тенью брата. Я был ею всю жизнь и больше не хочу, — Локи желал, чтобы слова прозвучали резко, но усталость навалилась на плечи, приглушая голос, сглаживая эмоции. В итоге с уст царевича слетела просьба, а не дерзость, необходимая для очередного витка бесконечного спора.

— Каким видишь свое будущее ты? — спросил Один, не оборачиваясь, вновь демонстрируя пренебрежительное снисхождение, которое столь сильно ранило полубога.

— После изгнания я думал о выживании, а не о будущем, — буркнул Локи. Он знал, какого будущего желал: он хотел править, хотел взойти на трон мира людей или еще какого-либо. Но мало того, что ему, пленнику, насильно притащенному из мира, который он пытался поработить, было совершенно невыгодно говорить о своих настоящих планах, так еще и после всех перенесенных унижений слова о троне звучали бы для Одина очередным детским лепетом, очередными безумными мечтами, на которые не стоит обращать внимания. Локи быстрым шагом подошел к своей лошади. Странно: он её не привязывал, а она, казалось, с места не сдвинулась за все то время, что они были на кладбище.

— Никто в Асгарде не отнимет твою жизнь или свободу, — твердо заявил верховный бог. Локи невольно дернулся, вынуждая лошадь идти медленнее — таким тоном Один говорил со своими подданными, а не с сыновьями.

— Даже царь Асгарда? — спросил Локи с вызовом. Почему именно сейчас, когда он мечтал отдохнуть и забыться, выкинуть из головы весь этот кошмар, Один предстает перед ним именно в той ипостаси, которую Локи жаждал увидеть еще полчаса назад? Эта ипостась должна была обагрить его кровью могилу родной матери, а вместо этого ипостась дает ему гарантии сохранения его жизни! И это было бы даже смешно, если бы не было так чудовищно грустно.

— Царь Асгарда пытается защитить тебя, — тяжело вздохнул Один, уставший от постоянной неадекватной реакции. — Локи, кто бы ни стоял за тобой, способен ли он проникнуть в сознание?

Царевич резко сжал руку на поводе лошади: он позволил себе слабость, полностью вымотался, дознаваясь до правды — и теперь, когда силы на исходе, отец вновь начинает свои болезненные речи. Горькая улыбка невольно скользнула по губам: вот и ответ на все его вопросы. Для чего сюда прибыл Один? Почему так просто отвечает, рассказывая о неприятных ему моментах прошлого? Все это было подстроено и спланировано, чтобы пленник не выдержал еще один бой и выдал все свои тайны.

— Отвечай, Локи, — тон отца из мягкого стал приказным. — Если нет, то стены Асгарда и его воины встанут на твою защиту, если да, то он может добраться до тебя, не проникая в Асгард.

— У меня нет ответа на твой вопрос, — слишком резко ответил поверженный бог. Доводы Одина казались такими правильными и логичными, но, что скрывалось за ними на самом деле, царевич не знал и не собирался ни о чем рассказывать, отрицая само существование кого-то, стоящего выше. Он точно решил для себя, что даже пытки не принудят его к ответу! Эта мысль чуть тронула улыбкой губы, но она погасла столь же быстро, как и появилась: под пыткой Всеотца говорят все и обо всем. Ему ли этого не знать.

— Локи.

Царевич обернулся, вынужденно глядя в лицо Одина. За столетия, проведенные вместе с отцом, он научился безошибочно угадывать за интонациями действия, которые они предполагали. И интонацию, приказывающую смотреть в лицо собеседника, Локи угадывал безукоризненно.

— Если когда-нибудь в твоей голове появятся посторонние, чужие мысли, если когда-нибудь ты увидишь странные сны, не пытайся защищать сознание, расскажи обо всем мне. Или Хагалару.