Локумтен

— Всё-таки вашим женщинам слишком многое разрешается, совершенно непозволительно себя ведут!

Не оборачиваясь, Филь кивнул, догадываясь, что не Габриэль имелась в виду.

— Встретишь ее матушку — беги, — сказал он, и почесал в голове, размышляя как объяснить теперь всё это госпоже Фе.

— 29 —

«Первая и вторая встречи с ним запомнились не так ярко, как третья, у ворот Алексы. Он двигался на нас словно пущенный по воде камень-голыш, светловолосый, курносый и взъерошенный. Этот малый так шустро переставлял ногами, что было удивительно, как он не спотыкается. И так вертел головой, что сестра испугалась за целостность его шеи. Взгляд его был прямой, но не задерживался надолго ни на чем. И обычная для него, открытая нараспашку улыбка...»

Янус Хозек, из манускрипта «Биография предательства»,

библиотека Катаоки

Обратная дорога оказалась безрадостной и тяжелой. Сначала у старой кареты сломалось колесо, едва они отъехали от Хальмстема, и им пришлось возращаться и ставить новое. К совету Филя взять запасное кучер не прислушался, и второе также сломалось, когда они проехали четверть пути. Следующая попытка, с третьим колесом и запасным на крыше, вышла удачней, но лошади успели измотаться на жаре и после Меноны еле переступали ногами.

День выпал безветреный, в жаркой карете было трудно сидеть. Не выдержав, Филь выбрался из нее и пошел пешком. Через некоторое время Габриэль присоединилась к нему. По обеим сторонам дороги тянулись припорошенные пылью кусты, а за ними — лес, которому, как дороге, не было конца и края.

В небе повисло безжалостное солнце, в воздухе — сухая пыль. Габриэль сначала долго ныла на одной ноте, но устала и потом уже шагала на голом остервенении. Они залезли в карету, только когда тени от деревьев накрыли дорогу и сделалось прохладней. В город они въехали на закате.

Ввалившись домой, Габриэль мимоходом поцеловала мать и пробормотала:

— Мамочка, я спать… Это было ужас, что такое!

Филь остался у порога, не зная как сказать госпоже о том, что Эша сбежала.

— Я уже знаю, — опередила его г-жа Фе. — Письмо от Ирения прилетело час назад. Я только не понимаю, почему.

Филь пожал плечами, не имея желания вдаваться в хальмстемские амурные перипетии.

— Тогда это кровь, — сказала г-жа Фе отворачиваясь. — Я сама в этом возрасте сбежала из отчего дома. Лишь бы она не наделала моих ошибок.

Она не оставила Филя, как тот ожидал, а пошла за ним в его комнату. Там у окна на столе лежал длинный пергамент с красной угрожающей печатью.

— Опять арестантский лист? — поинтересовался Филь хмуро.

— И опять на тебя одного, — тихо ответила г-жа Фе.

Филь взял пергамент, пробежал его глазами и спросил:

— А где это, Алекса?

— Пять дней пути на север, — сказала г-жа Фе, — зато там не бывает демонов. Я бы поехала. Я слышала, Флав собрал туда лучших профессоров, есть даже со Старого Света. Да, вот еще что...

Она протянула ему обрывок мятой упаковочной бумаги, на которой с одной стороны стоял адрес, начертанный угольным карандашом: «Николай Эймерик, Париж, Сорбонна». На другой чернилами размашисто было выведено на латыни: «Я буду помнить».

— Это расписка в получении Арпониса, — сказала г-жа Фе.

Филь поблагодарил ее, сунул обрывок в карман, скатал пергамент с печатью и покинул дом. Это становилось дурной традицией посещать Кейплигский замок во взвинченном состоянии, только что он мог с этим поделать.

В другое время он бы посмеялся, увидев, что шапка пергамента «Подлежит немедленному препровождению в тюрьму Алекса и содержанию там на срок до ... года» зачеркнута, а вместо нее чернилами сверху исправлено на «Зачислен в Государственную Императорскую Лабораторию «Алекса» на полное содержание сроком на три года». Далее шел нетронутый список, что арестанту следует взять с собой. Внизу красовалась подпись г-на Клемента.

На посту у ворот замка, не желая тратить время на объяснения кто он и куда идет, Филь прежде всего сунул нос в книгу постоянных посетителей. Обнаружив в ней свое имя, он почти не удивился. Бородатый стражник с алебардой сказал, не веря своим глазам:

— Тут указание: «пропускать по первому требованию». Важная персона, что ли?

Филь проговорил устало:

— Разобьешь там столько же горшков, сколько я, и тебя станут пропускать.

В полутемном кабинете секретаря Филь, едва поздоровавшись, развернул пергамент с печатью.

— Мне надо такой же для Габриэль, — сказал он. — Мы с ней одного возраста, почему принесли только мне?

Глянув мельком на документ, г-н секретарь ответил: