Лола, Ада, Лис

За рулем высокий мужчина, но как я ни стараюсь рассмотреть его лицо – вижу лишь затылок, короткий ершик жестких волос. Рядом со мной сидит толстая тетка с огромными бусами, они побрякивают на кочках, она улыбается одними губами, прячу глаза, чтоб не видеть этой головы-затылка и фальшивой улыбки.

Куда мы едем?

Как куда, милочка. Выбирать тебе место на кладбище, конечно.

…

Вот мы и приехали, самое лучшее. От сердца отрываю, милочка.

Похолодев, смотрю на свои ноги, но все равно вижу чертову улыбку тетки и затылок водителя, распахивающего передо мной дверь, лица у него нет вовсе.

Вот свежезарытая могила, пахнет осенью, землей, с могильной плиты смотрит отец, маленькая, черно-белая фотография. Задыхаюсь от прилива теплой воды, наполняющей пространство вокруг, я тону. Шум дождя затихает, отступая перед невыносимым резонирующим звуком, он исходит из могилы.

Там вспухает, разбрасывая комья земли, черный огромный пузырь, постепенно он обретает форму, стекая по плечам горбатого и длиннорукого существа с толстым животом, лоснящегося, как нефть. Я пытаюсь закричать и чувствую, как вода наполняет мои легкие. Тварь распахивает рот и тянет ко мне свою руку, секунду я вижу его разверстую пасть, где перекатываются мокрые комочки земли. Бездонное что-то внутри. Потом силы оставляют меня.

С трудом вынырнула из воспоминаний – бестолково покрутилась по комнате, сбивая оставленные бутылки. Гардероб, большущий и без ангелов с огненными мечами, охраняющих створки. Мгновенное оживление. Платяной шкаф Леры щедро распахнул для меня свои двери – я поплыла, погрузилась в море платьев, дебри шубок и пальто, сбоку выстилались два газона туфель в коробках. Вдруг что-то шелковистое обрушилось на меня, завесив глаза. Вывалилась из шкафа – стянула с головы вещицу, сверху на меня напало-упало текучее черное платье, сейчас же оно невинно лежало на полу. НАДЕНЬ МЕНЯ.

Лейбл гласил: Shadowork, изделие неизвестного портного льнуло к рукам, матовая поверхность приковывала взгляд, я чувствовала себя маленькой Лолочкой, забравшейся в запретный сад маминого шкафа, в Эдем.

С днем рождения меня. Платье покорно повисло на спинке стула, сграбастав косметичку – заспешила в ванную, оно не должно долго ждать.

На огромном зеркале в ванной отпечатались свеженакрашенные губы и надпись: «Лерчик, я ушла гулять в твоих шмотках:)».

Освеженная и окрыленная таинственным платьем, я облачилась в его льстивый материал и красные туфельки Prada, они непривычно скромно признали превосходство платья и вот уже зацокали по щербатому асфальту улицы, а короткий жакет, тоже черный, ничуть не мешал мне в кои-то веки с улыбкой дефилировать по немноголюдным утренним улицам, не ощущая кусачего ветра. Пора навестить кое-кого, пока есть желание.

На улице меня кольнула мысль. Черт побери! Опять оно возвращается – события школьных лет стали каким то фильмом в моей голове. Затертой VHS пленкой. Мистическое кино про юную меня? Отогнать пока эти мысли подальше….

Глава 2. Субмарина и механизмы

Бзззынь. Бззззыыынь. Дверь устало распахнулась, и на меня уставились пустые, подернутые недавними сновидениями глаза Нины – невысокой и невзрачной сокурсницы, от нее ушел муж, все 160 сантиметров роста, круглое лицо с припухшими глазами выражали тоску, она как бы скрипела вместе с дверью, впуская меня внутрь. Я потушила улыбку и сунула ей под нос бутылку шампанского, купленного по дороге. Она понюхала и приложилась, побрела в комнату, совершенно не заботясь о моем присутствии. Всюду пахло серым дымом депрессии. Я вышла и вскоре вернулась с парой бутылок мартини.

Нина начитана и умна, цитировала мне Гете на языке оригинала, я же не осилила в универе и перевода, ибо была увлечена тогда блуднями Генри Чинаски и прочими Хантерами Томпсонами.

Нина знала наизусть массу треклятых немецких романтиков и могла часами до хрипоты спорить со мною на темы литературы, курить марихуану и снабжать меня шпаргалками на лингвистических экзаменах, где я, каждую ночь залипавшая в телек с World Fashion, готова была от отчаянья изложить хоть всю историю французских домов моды, но не решить простейший практикум. В общем, мы были такими противоположностями с массой родственных крючочков, что вечно цеплялись, стоит нам только сблизиться, и легко отпускали, если мы отдалялись друг от друга. Такой вот парадокс.

Нина в цветастом халатике пила из горла и постепенно веселела, рыжие кудри до плеч вновь запрыгали в такт болтовне и шутейным спорам. Мы планомерно надирались, пели песни с балкона, время текло как вода, убыстряясь к вечеру. Утешать ее или выспрашивать, ковыряясь в свежих ранах, я не торопилась. Они должны подсохнуть.