Лола в свадебном путешествии

Не знаю, что меня встревожило. Имя Франц, которого я никогда раньше в нашем доме не слышала, или дрожь в голосе бабушки, или то, как мама дважды произнесла «да». Негромко и как бы… с опаской, что ли. Такое впечатление, что ее «да» повисло в воздухе, а потом наступила тишина. Насчет этой тишины было непонятно, хорошая она или плохая.

Мне стало не по себе. Я бы, может, и прижалась ухом к кухонной двери, чтобы узнать, чем закончится этот разговор. Но тут я вспомнила, как уже однажды подслушивала, стоя босиком в прихожей. Ночью перед моим десятым днем рождения. Только в кухне тогда были дедушка с папаем. Они беспокоились за «Жемчужину юга», потому что у нас не было денег, и через пару недель ресторан пришлось бы закрывать.

Не хотелось бы мне сейчас услышать что-нибудь в этом роде.

Собственно, мне вообще ничего не хотелось ни слышать, ни знать.

Я хотела радоваться свадьбе моих родителей, первому в своей жизни полету через океан, моим бразильским родичам, лошадям и обезьянам, пересадке в Париже, – словом, всем предстоящим пяти неделям каникул. Поэтому я зажала уши ладонями и на цыпочках пробежала в свою комнату.

Белоснежка все еще сидела на кровати, а когда я забралась под одеяло, моя маленькая кошечка мяукнула.

– Я буду скучать по тебе, – шепнула я. – Но Вивиан Балибар за тобой присмотрит.

Я осторожно протянула руку к кошке. Вивиан Балибар – наша соседка. Несколько недель подряд она была единственным человеком, которому удавалось погладить мою кошку.

Но теперь Белоснежка и мне доверяла. Она ткнулась мне в руку своим холодным носом, потом забралась ко мне на живот и начала тихонько мурлыкать.

Под эти успокаивающие звуки я и уснула.

2. Ужасный крик и диво дивное

Утром, ровно в половине шестого, меня разбудил сердитый голос бабушки.

– Нет, нет и еще раз нет! – доносилось из прихожей. – Это мое последнее слово!

– Да! – выстрелило, словно из пушки. – Да, да, да! Рюшки Азили!

Бабушка застонала и крикнула маме:

– Она не хочет ничего оставлять!

Я рассмеялась и выпрыгнула из постели.

«Азили» – так моя тетя называет Бразилию, а «рюшки» – это ее тряпичные зверушки. Их у нее – ползоопарка. Пару месяцев назад она настояла, чтобы ее любимцев отнесли в детский сад в черном чемоданчике. Теперь этот чемоданчик стоял у нас в прихожей, рядом с другим, таким же большим, на который я под присмотром тети прилепила наклейку «Ибсель Пэк».

– Не знаю, сможем ли мы взять все это, – папай озабоченно нахмурился.

В конце концов мы смогли.

Через три часа мы помахали бабушке и дедушке и прошли через стойку паспортного контроля к самолету. Моя тетя выудила из чемодана три «рюшки» и заявила, берет их с собой в салон. Это были безрогий носорог, ухмыляющийся телепузик и белый медведь, испачканный вареньем.

– Рюшки окно, Опа каю! – твердо сказала тетя Лизбет Пенелопе, когда мы подошли к нашим местам.

Мы вошли в салон самолета первыми, и стюардесса придержала меня за плечо, потому что я сразу же направилась вперед – к лучшим местам.

– Ваши кресла в хвосте, – улыбнулась она и показала цифру на билете.

Ой! А я-то думала, что те, кто пришел первым, занимают места в самом начале салона. Наверное, в самолетах все по-другому. В общем, мы пошли к третьему с конца ряду и стали решать, где кому сесть.

– Твои зверюшки будут сидеть с тобой у окна, а я сяду возле прохода. Я правильно поняла? – смеясь, переспросила Пенелопа.

– Рально, – подтвердила довольная тетя и звучно чмокнула Пенелопу в щеку.

Теперь у Пенелопы тоже было красное пятно на щеке, как у белого медведя, потому что по дороге в аэропорт тетя жевала булочку с вишневым джемом.

– Надеюсь, нас все-таки покормят, – озабоченно пробормотала Фло. – У меня сегодня утром кусок в горло не шел. Сол принес мне бутерброд с крабами. В шесть утра он уже стоял под дверью, чтобы попрощаться, – Фло поплотнее затянула ремень безопасности. – Завтра он улетает в Кито к бабушке и дедушке. Говорит, что в следующем году я тоже должна туда полететь.

На лице у Фло появилось мечтательное выражение. Сол – ее друг, и, конечно, она будет скучать по нему так же, как и я по Алексу.

– Ну что, Кокада? – спросил папай. Они с мамой сидели позади нас. – Как себя чувствуешь перед первым полетом? Волнуешься?

Кокада – это меня папай так называет. Вообще-то, по-бразильски это значит «кокосик», а папай любит кокосы так же, как и меня.

Я кивнула. От волнения во рту у меня пересохло, и язык еле ворочался.

Когда самолет тронулся, я вцепилась в руку Фло. Страшновато было отрываться от земли. Но говорить я все равно не могла. И есть тоже. Когда через полчаса стюардесса подошла к нам с завтраком, я отдала Фло свой бутерброд с сыром, а папаю – пирожок. Выпила только стакан сока. Только перед самой посадкой я смогла произнести:

– Надеюсь, Алекс приедет вовремя.

Зря я надеялась.

– Смотри, кто там! – воскликнула Фло, когда мы с мамой, Пенелопой и тетей Лизбет вошли в маленькое кафе в парижском аэропорту.