Она перевела дух, насупилась, а затем, приподняв большие, пухлые руки, хлопнула в ладоши, выражая намерение обратиться к сути дела, и снова уставилась на меня блестящими глазками.
«Долли Гейз», – сказала она, – «очаровательная девчурка, но начальная пора полового созревания ей, по-видимому, причиняет кое-какие затруднения». Я слегка поклонился. Что я мог сделать другого?
«Она все еще маячит», – сказала мисс Пратт, представляя это маячение соответствующим движением корицей усеянных рук, – «между двумя зонами, анальной и генитальной. В основе она, конечно, очаровательная…»
Я переспросил: «Простите, между какими зонами?»
«Вот это заговорил в вас старомодный европеец!» – возгласила Праттша, слегка ударив по моим наручным часам и внезапно выставив фальшивые зубы. – «Я только хотела сказать, что биологическая тяга и тяга психологическая – хотите папиросу? – не совсем сливаются в вашей Долли, не образуют, так сказать, нечто закругленное». – Ее руки на миг обхватили невидимый арбуз.
«Она привлекательна, умна, но небрежна – (тяжело дыша, не покидая насеста, моя собеседница сделала паузу, чтобы взглянуть на отзыв об успехах очаровательной девчурки, лежавший справа от нее на письменном столе). Ее отметки становятся все хуже и хуже. Вот я себя и спрашиваю, мистер Гейз», – снова это мнимое раздумие.
«Что ж», – продолжала она бодро, – «а я вот папиросы курю и, как наш незабвенный доктор Пирс говаривал, не горжусь этим, но черезвычаянно это люблю!» – Она закурила, и дым, который она выпустила из ноздрей, напомнил мне пару кабаньих клыков.