Лолотта и другие парижские истории

Подниматься на холм и спускаться в город было испытанием во все времена. Монмартр живёт самостоятельной жизнью, как не самый успешный, но при этом гордый и упрямый выходец из обеспеченной семьи. Он не желает иметь ничего общего с родственниками, и обходится собственными силами. А когда они всё же решают его навестить, то обязательно собьются с пути, свернув не в тот переулок или пропустив нужный поворот.

Вот и Алия заблудилась – уже второй раз за сегодня. Прошла по авеню Жюно, свернула вправо – и уткнулась носом в стену кладбища с табличкой «Сен-Венсан». Многовато кладбищ для одного дня, но Алия не смогла обойти стороной приглашение. Это же не Пер-Лашез, а компактный и вполне обозримый участок, плотно заставленный каменными надгробиями. Над стеной – жилые дома, вот повезло кому-то с видом!

Алия шла по дорожке кладбища, впервые за весь день ни о чём не думая. В конце аллеи заметила белую статую – думала, ангел, оказалось – муза. В одной руке палитра, в другой – вправленная кем-то живая роза. Золочёные буквы надгробия – «Морис Утрилло». Смерть надолго разъединила Моди с его закадычным собутыльником – Морис скончался лишь в 1955 году, навеки оставшись жителем своего любимого Монмартра.

Алия положила на могилу две карамельки – для Утрилло и его жены Люси Валор, – и окинула кладбище прощальным взглядом. На часах – уже семь, она только-только успеет вернуться в гостиницу к назначенному Ларисой времени. Алия развернула ещё одну карамельку и сунула её в рот.

Постойте, а что это там?

Она запнулась на ровном месте, ушибла ногу, но не заметила боли. Карамелька выпала изо рта.

В двух шагах от Утрилло.

Серый гранит.

«Лолотта Лепаж. 1885–1969. Дорогой матери и любимой бабушке. Ты всегда в нашем сердце».

Алия родилась в 1969 году.

И, на тот случай, если ей мало, в головах могилы имелась небольшая статуя. Скорбящий ангел, больше похожий на девушку с наклоненной головой и аккуратно сложенными руками.

– Здравствуй, Лолотта. – сказала Алия.

30

– Здравствуйте, Михаил Юрьевич, это Марина! – моя курильщица позвонила ни свет, ни заря, когда доктор переживал расцвет похмельного синдрома. Я только в молодости так напивался, и переносилось всё это значительно проще. Сейчас я даже Лолотте не был бы рад – а тут всего лишь Марина.

– Можно мне приехать сегодня?

– К четырём, – просипел я.

Вчерашнее пьянство выплеснулось далеко заполночь. Олег решительно не хотел со мной расставаться, и я помню, что мы с ним шли по улице, качаясь, как матросы. Помню даже какую-то девушку, с которой мы спьяну пытались познакомиться, поскольку Анна, Рада и Ольга Викторовна давно исчезли. Девушка была в белых брюках, сквозь ткань просвечивали цветастые трусы – видимо, других чистых не нашлось, предположил хирург. Потом девушка куда-то исчезла, и я рассказывал Олегу про Модильяни, и даже, к стыду своему, кажется, цитировал Кокто, силясь произнести: «Его рисунок – это беззвучный разговор». Потом Олег куда-то исчез, а я оказался в мастерской Геннадия, и он вроде бы дал мне приглашение на свою выставку, и мы с ним снова пили. После этого я очутился у себя дома (неизвестно, как – возможно, телепортировался). Уснул, но почти сразу же очнулся от головной боли, тошноты и громкого пения птиц: за окном рассветало, и небо выглядело так, будто его намазали йодом. День настал без всякого предупреждения.

Я выпил весь аспирин, какой нашёл, потом принял ледяной душ и всё-таки поехал на работу.

Там не было никого, кроме бодрого старичка-невролога – он шаловливо погрозил мне пальцем и хлопнул дверью в свой кабинет, как будто ударил меня ею по голове.

Кроме Марины на сегодня было записано четверо пациентов – трое пришли в первый, и боюсь, в последний раз, а вот четвёртая женщина посещала меня уже несколько лет. Это драматическая история – пациентка так сильно волновалась за подросшую дочь, что ездила за ней по пятам, и однажды, когда та задержалась по дороге из музыкальной школы, случайно сбила её собственной машиной. Девочка выжила, но на мать всё это подействовало катастрофически. К повышенной тревожности добавилось ещё и чувство вины – в общем, работы нам с ней хватало.

Из коридора доносились шаги коллег – я старался не прислушиваться, любой звук был му́кой.

Марина опоздала на двадцать минут, десять минут извинялась, а потом рассказывала о том, что снова пытается бросить курить. Напротив её офиса открылась студия йоги, и Марина видит в окно, как люди укрепляют своё здоровье, тогда как она крадёт у себя лучшие – да пусть даже и худшие! – годы жизни.

Я с трудом дождался вечера.

Выставка Геннадия открывалась в семь тридцать. Галерея в самом центре, много людей, наконец-то материализовавшаяся Эльвира Яковлевна – вполне приятная женщина, но, конечно, не чета Катеньке. Катенька тоже присутствовала – в узком платье, с ещё более глубоким, чем в прошлый раз, декольте. Лидия с Сергейкой махали мне от стола с закусками, но я решил вначале поприветствовать художника.