Ломоносов в русской культуре

Разумеется, не только «толпа пришлецов» противодействовала Ломоносову, ср., напр.: «И Тредьяковский, и Сумароков преследовали Ломоносова, пигмеи бросались на исполина» (Греч 1840, 1, 107); ср.: «Недоброжелателями Ломоносова иногда были и русские люди; к числу их относятся Тредьяковский и Сумароков. В своих отношениях к ним Ломоносов. без сомнения, был прав: в одном он справедливо видел педанта, унижающего науку своим угодничеством пред сильными людьми; а другой был, по его мнению, человек надутый, чванный и с малыми познаниями. Отсюда отрицательные отношения к ним и постоянные столкновения» (История русской литературы 1908, 2, 367); ср. еще: «А „неприятелей наук российских“, с которыми приходилось <…> не раз сталкиваться Ломоносову, было много. Мы уже говорили о борьбе, которую он вел с немцами-академиками. Но много неприятностей доставляли ему и некоторые русские люди, завидовавшие его успехам, особенно два писателя: бездарный стихотворец Тредиаковский и непомерно самолюбивый Сумароков. Последний так ненавидел знаменитого помора, что, идя даже за его гробом, не мог удержаться от злобных замечаний» (Русские самородки 1910, 60)14. Но все же самое значительное испытание – борьба с чужестранцами в Академии наук, связанная с темами Петра и судьбы России: «Призванные ученые Германцы хотели все здание построить сами по своей мысли, а ученые Русские ломали их начала и говорили: „не вам здесь жить, а нам; учите нас, <…> а строить мы будем сами, по своей мысли“. Это требование было истинно; а между тем иностранцы не могли ни постигать быстрых Русских понятий, ни верить способности Русской учиться всему со взгляду; они считали это невежественной самонадеянностью; а потому удивительно ли пристрастие и со стороны Ломоносова, который, как часовой, требовал от каждого иностранца, вступающего в врата Академии, Русского пароля. Тогда еще самопознание Русское только что возникало, и его легко было извести односторонними доказательствами, что Руссы отрасль Немцев, а Русский язык одно из наречий Германских» (Вельтман 1840, 40—41). Ср.: «Стало быть, постоянною руководящею мыслию Ломоносова в его академической борьбе было желание очистить Академию наук от тех беспорядков в ней, которые возмущали его и всех благомыслящих и истинных сынов российских, чтоб она была „не для одних чужестранных, но паче для своих; чтобы в ней происходило обучение российского народа молодых людей, а не иных, в которых Российской Империи никакой пользы быть не может <…>.“ Вопрос шел собственно об утверждении наук в России, для чего требовалось прежде всего, конечно, вывести Академию на настоящий путь, указанный ей самим Петром Великим, „обучив через посредство вызванных в нее заграничных ученых русских молодых людей, которые бы, быв помощниками своим наставникам, впоследствии сменили их и, таким образом, Академия нее только довольствовала бы сама себя своими учеными, но размножала их и распространяла по всей русской земле“, была бы в полном смысле русской в русском царстве. Понятно, <…> что воительство Ломоносова за науки в России с недоброхотами их, коими были не одни канцелярские, но, за весьма немногими исключениями, почти все не от российского рода, глядевшие на Россию как на прибыльную статью, оставить которую за собой и своими подольше не прочь был каждый, воительство Ломоносова <…> составляло самое существенное явление в его жизни, не будь которого и Ломоносов не был бы вполне Ломоносовым» (Празднование 1865 а, 104—105).