Ломоносов. Всероссийский человек

И нет никакого сомнения, что все добросовестные люди из других государств также и те, от которых Вы зависите в Вашем отечестве, не будут смотреть на эту неверность равнодушными глазами, как им только будет сообщено обо всем этом. Все Ваши отговорки ничего не значат. В Германии человека не держат силой, если это не злодей. Ваши новые обязательства не имеют никакой силы, потому что они имели место после подписанного здесь договора, а Вы России обязаны в сто раз больше, чем Вашему отечеству. Что же касается болезней, то это Ваши старые сибирские отговорки давненько всем известны. Таким образом, Вы можете быть уверены, что в новом договоре с Вами не пойдут ни на какие условия, и если Вы со временем не изменитесь в лучшую сторону и не попросите прощения за преступления и не дадите обещание быть здесь к новому году, то с Вами поступят как с бесчестным человеком, будут относиться к Вам как к предателям по международному праву, и примут все меры к тому, чтобы разыскать Вас, и это произойдет тотчас же, как Вы во второй раз откажетесь приехать. Еще есть время, все можно еще смягчить, и Вы по прибытии будете работать по Вашему договору. Вам предлагается сейчас два пути; один – что Вы без промедления передумаете и вернетесь в Россию честно и, таким образом, избежите своего вечного позора, будете жить в достатке, приобретете своими работами известность во всем мире и по истечении Вашего договора с честью и деньгами сможете по Вашему желанию вернуться в Ваше отечество.

В противном случае все те, кому ненавистна неблагодарность и неверность, покроют Вас ненавистью и вечными проклятьями. Вас всегда будет мучить совесть, Вы потеряете всю Вашу славу, которую Вы приобрели здесь у нас, и будете жить в конце концов в вечном страхе и бедности, которые будут окружать Вас со всех сторон. Из этих двух возможностей каждый выбрал бы первую, если он не потерял свой разум. Однако же, если Вы серьезно решили не иметь ни стыда ни совести и забыть благодеяния со стороны России, Ваше обещание, контракт, клятву и самого себя, то постарайтесь прислать причитающиеся мне 357 1/2 рублей и все работы и зарисовки передать профессору Крафту, как только академия прикажет ему получить их. Это, однако, должно произойти без всякого отлагательства, так как из-за Вас я вынужден жить в крайней нужде. При решении этого дела заверяю Вас, что если Вы не передумаете, то скоро почувствуете, что хотели оскорбить тех, кого Вы можете найти везде.

Ваш Вами очень обиженный друг и слуга Михайла Ломоносов”

Гмелин действительно проявил “кротость”, ответив Михайле Васильевичу на его родном языке:

“Я совершенно знаю и никогда не забывал, что с ево сиятельством г. Президентом заключил я новый контракт. И с тех пор, как сие учинилось, никакую прочую службу я себе не искал. А в бытность мою в Тубинге случилось, что профессор ботаники умре, Тюбингенский университет меня вместо покойного профессора без всякой моей просьбы выбрал, а его великокняжеская светлость, государь мой, оный выбор милостивым своим указом изволил подтвердить, однако ж понеже я о соключенном с сиятельнейшим господином президентом при том объявил, то мне велено было прежде у сиятельнейшего президента о увольнении от российской службы нижайше просить; при том в университет Тубингской указ послан, что к службе меня прежде не приводить, пока я от российской службы уволен не буду. Светлейший господин герцог государь мой сверх того показал особливую ко мне милость и для облегчения просьбы моей у его графского сиятельства мне позволил, чтобы я сверх обыкновенных при университете трудов и те описания чинил, каковые императорская Академия от меня требовать будет…

Известно же Вам, а ежели неизвестно, то многие мои приятели Вам об этом скажут, а особливо подлекарь Роде, который мне ноги вязал, что я в последние годы бытности моей в России опухолью ног болен был, а оным еще не вылечился. Сверх того прошлой весны будучи в швейцарской земле кровью много харкал…

К пути отсель до Санкт-Петербурга меньше четверти года числить нельзя, а к установлению в Петербурге еще четверть года потребен. Потому еще два года останутся, которые я мог бы в России служить. Какая польза великая от того произойти могла бы? Истинно во всех приказанных делах я больше пользы принести могу, ежели мне здесь остаться повелено будет…”

Со здоровьем у Гмелина и в самом деле были проблемы, но возвращаться в Россию он, судя по всему, с самого начала не собирался. Эпизод, имевший место перед самым его отъездом, укрепил его в решении навсегда покинуть Петербург. Некоторые профессора дали Гмелину с собой письма к своим близким в Германию. Теплов перед самым отъездом явился к профессору естественной истории и потребовал показать чужие письма – нет ли в них ненароком чего-нибудь вредного России и академии? Гмелин вынужден был согласиться.