Ломоносов: Всероссийский человек

Сумароков имел в виду все ту же злосчастную склонность Ломоносова к пьянству, которую так эксплуатировали все его оппоненты. В данном случае пьянством объяснялся слишком выспренний и «алогичный» стиль поэта. Но классицист не знал, что настанет время, когда Дионис (он же Вакх, Бахус), «вдохновения грозный бог», по определению Цветаевой, станет в глазах новых поколений таким же законным источником поэзии, как Аполлон. А образ Орфея, вдохновляемого Дионисом-Загреем и обреченного пасть от рук Дионисовых жриц, будет выглядеть не комично, а возвышенно и трагически.

Поскольку «Трудолюбивая пчела» печаталась в университетской типографии, у Ломоносова была возможность предотвратить публикацию, и он этой возможностью воспользовался. Обиженный Сумароков писал Шувалову: «Сочинений мне больше печатать невозможно, ибо Ломоносов останавливает у меня их и принуждает иметь непрестанные хлопоты, а он и истец и судья, а мне, чтоб я всему миру не открыл его крайнего в словесных науках невежества, крайний злодей; а его все в Академии боятся и ему против воли угождают…» Сумароков преувеличивал. В той же «Трудолюбивой пчеле» затем он совершенно беспрепятственно напечатал несколько очень слабо завуалированных антиломоносовских памфлетов. (Дело в том, что в руководстве академии кроме Ломоносова сидели и его большие «друзья», такие как Тауберт, которые не так уж его и боялись.)

Один из этих памфлетов (напечатанный в шестом номере за 1759 год) принадлежал, как ни странно, Тредиаковскому и представлял собой невинную историческую заметку об искусстве мозаики. Тредиаковский утверждал, что мозаика стоит несравнимо ниже живописи. Поскольку из всех трудов Ломоносова за пределами литературы широкой аудитории были известны, прежде всего, его работы над мозаичными панно и поскольку никто в России кроме него мозаикой не занимался и не интересовался, смысл этого выпада был вполне прозрачен.

Ломоносов был взбешен: его враги, которые и между собой недавно враждовали, объединились против него! Свои чувства оскорбленный поэт, естествоиспытатель и мозаичист выразил в стихотворении под названием «Злобное примирение»:

С Сотином — что за вздор? — Аколаст примирился.
     Конечно, третий член к ним леший прилепился.
          Дабы три фурии, вместившись на Парнас,
       Закрыли криком муз российских чистый глас.
Как много раз театр казал на смех Сотина,
          И у Аколаста он слыл всегда скотина.
      Аколаст, злобствуя, всем уши раскричал.
           Картавил и сипел, качался и мигал,
Сотиновых стихов расхваливая скверность,
    А ныне объявил любовь ему и верность,
           Дабы Пробиновых хвалу унизить од,
      Которы, вознося, российский чтит народ…
  …Кто быть желает нем и слушать наглых врак
      Меж самохвалами с умом прослыть дурак,
Сдружись с сей парочкой: кто хочет с ними знаться,
     Тот думай, каково в крапиву испражняться.

Под «лешим» имеется в виду Тауберт, а «Самохвал» — старая, начала 1750-х годов «басенка» Тредиаковского, в которой некоторые видели выпад против Ломоносова. Второй выпад, тоже направленный против научной деятельности Ломоносова (в третьем номере за 1760 год), принадлежал самому Сумарокову. Стихотворение называлось «Новые изобретения»:

                                               1
                                          Вскоре
                Поправить плаванье удобно в море.
            Морские камни, мель в водах переморить,
      Все волны кормщику под область покорить,
                            А это хоть и чудно,
                        Хотя немножко трудно,
                     Но льзя природу претворить:
                 А ежели того нельзя никак сварить,
                Довольно и того, что льзя поговорить.
                                             2
        Разбив стакан, точить куски, а по оточке
                        Во всяком тут кусочке
                               Поставить аз:
                    Так будет из стекла алмаз.
                                          3
                              Скажу не ложно:
                                 Возможно
            Так делать золото из молока, как сыр,
    И хитростью такой обогатить весь мир,
              Лишь только я при том напоминаю:
                        Как делать, я не знаю.

В первом фрагменте Сумароков намекает на статью Ломоносова «Рассуждение о большей точности морского пути», во втором речь идет о все той же мозаике, в третьем — о химических и минералогических работах.