Ломоносов: Всероссийский человек

Однако вскоре намерения Ломоносова меняются. Теперь он решает завести собственную фабрику. Однако начального капитала у него не было и он по-прежнему нуждался в государственной поддержке. «Письмо о пользе стекла», кстати написанное и представленное Шуваловым императрице, ходатайство фаворита, поддержанное вице-канцлером и свойственником Елизаветы, — все это, как и предполагалось, сыграло свою роль, и 16 декабря 1752 года Ломоносов, «аки первый в России тех вещей секрета сыскатель, за понесенный им труд», получил на тридцать лет монополию на производство цветного стекла в России и государственный кредит на заведение фабрики (который, заметим, так никогда и не был возвращен). Кроме того, фабрика на десять лет освобождалась от внутренних пошлин (они еще не были отменены).

Шестнадцатого марта последовал новый указ, содержание которого сам Ломоносов излагал в письме Эйлеру так: «Императрица пожаловала мне в Ингрии 226 крестьян с 9000 югеров (принимая за югер площадь в 80 сажен в длину, 30 в ширину) земли, так что у меня достаточно полей, пастбищ, рыбных ловель, множество лесов, 4 деревни, из которых самая ближняя отстоит от Петербурга на 64 версты, самая дальняя — на 80 верст. Эта последняя прилегает к морю. А первая орошается речками, и там, кроме дома и уже построенного стеклянного завода, я сооружаю плотину, мельницу и лесопилку, над которой возвышается самопишущая метеорологическая обсерватория…»

Этому предшествовали долгие хлопоты. Ломоносову пришлось самому ехать в Москву, где в то время находилась императрица, а с ней Разумовский и Шувалов. «Для сего Ломоносов просил из Канцелярии отпускного письма, но Шумахер отказал, что он без президентского повеления дать не смеет. Но как зимний путь уже стал худеть, и Ломоносов думал, ему от президента тоже отказ будет и дело его весьма продлится, то испросил он позволения из Сенатской конторы, от князя Голицына, пашпорт и в Москву поехал к президенту, извиняясь своей законной нуждой». Расчет оказался верен — профессор-стеклодел был принят милостиво, удостоен аудиенции, и его просьбы были удовлетворены.

Земля, о которой просил Ломоносов, была отведена к западу от Ораниенбаума, на болотистой и малопригодной для земледелия равнине между Финским заливом и Ижорской возвышенностью. Из 2110 десятин 1035 саженей земли свыше 1539 занимал лес. Но по территории протекала быстрая и чистая река Рудица, а значит, можно было построить водяную мельницу для измельчения породы и работающую на водяной силе лесопилку. Здесь числилось 211 (а не 226) ревизских душ, в том числе на Коважской мызе (в деревнях Шишкиной и в Калище) —165, на Каревалдайской (или Горье-Валдайской) мызе (деревни Перекусиха и Липовая) — 34, а в Усть-Рудице, где, собственно, и строилась фабрика, — всего двенадцать душ.

Так сын государственного крестьянина стал помещиком. Впрочем, не совсем. Крестьяне были приписаны к заводу, а не к личности владельца. Мануфактуры и фабрики, которые начали активно развиваться в России при Петре и его преемниках, страдали от недостатка рабочих рук — особенно с тех пор, как запрещено было принимать на них «беспашпортных» бродяг. Выход был прост: казна «дарила» владельцам перспективных фабрик целые деревни, превращая государственных крестьян в заводских крепостных. Продавать отдельно от фабрики их было нельзя, использовать на барской запашке — тоже. Из каждой «заводской деревни» поставлялось определенное количество работников на завод: в том и заключалась мирская повинность. Фабричный крепостной лишался земельного надела и жил на выплачиваемое ему жалованье. Фактически он был рабом фабрики.

Ломоносов быстро и с удовольствием вошел в роль заботливого и рачительного хозяина. В мае 1753 года он пишет прошение о том, что в пожалованных ему Коважской и Каревалдайской мызах (составивших усадьбу Усть-Рудица), «в постройке… фабрики и заготовлении на то лесов… чинится мне великое помешательство». Дело в том, что там стоит постоем Белозерский пехотный полк, который рубит лес «на сделание к полковым надобностям колес и на курение смолы» и к тому же отвлекает на свои нужды крестьян с их лошадьми. Ломоносов просит освободить его деревни от постоя и запретить рубку его лесов. Другое его прошение, поданное в сентябре 1754 года, показывает, что 165 душ на Коважской мызе числились лишь на бумаге: 90 душ мужеска пола с семьями фактически жили в деревнях Савалшино и Голобовицы, куда были переведены по малоземелью. Теперь от них потребовали вернуться на прежнее место, что означало для них «крайнее разорение». Но Ломоносов, которому не нужно было столько рабочих на фабрике, просил оставить этих крестьян в Савалшине и Голобовицах, а вместо поставки работников на фабрику брать с них оброк. Все эти ходатайства были удовлетворены. Позднее Голобовицы были «пожалованы» камергеру Скворцову, и между скворцовскими и ломоносовскими крестьянами начались «споры» из-за земли. Тогда (в 1761 году) Ломоносов добился того, чтобы на его крестьян (40 душ) были на скворцовской земле особо отмежеваны наделы.