Лондон

– Копай, – приказал он коротко.

А на вопрос мальчика, сколь глубоко, Ральф обругал его и объяснил:

– До самой воды, дурачина!

Хотя Темза протекала поблизости, а неподалеку от берега имелся еще и колодец, для королевского замка было важно располагать собственным надежным источником воды внутри его стен. А потому Озрик, обвязанный веревками, день за днем спускался с киркой и лопатой и отсылал на поверхность корзины с землей и гравием. Он проникал все глубже и глубже в земляные внутренности Тауэра, пока не добрался до воды. Когда измерили колодец, который он выкопал, тот оказался сорок футов в глубину.

Но Озрик обмирал от другого.

Ральф неожиданно призвал его в тот же день, когда отказал в плотничестве, и заявил:

– Озрик! Ты хорошо роешь норы, и у меня есть для тебя новое дело. – И продолжил, не успел тот измениться в лице: – Туннель – вот твое место.

Канализация была важной частью всякой крупной крепости, и лондонский Тауэр задумывался с умом. Отходя от углового отверстия в полу невдалеке от колодца, водосток должен был под некоторым наклоном пройти под землей около пятидесяти ярдов до самой реки. В отлив он останется относительно сухим, однако в прилив воды Темзы грозили затопить его и выплеснуться.

Было тесно; места, чтобы работать внаклонку киркой, хватало лишь для таких недомерков, как Озрик. Он ежедневно спускался и часами копал, а землю извлекали из туннеля в открытых мешках; плотники установили опоры, чтобы не обвалился свод. Озрик не знал, сколько дней или недель предстояло ему вгрызаться в землю, пока не придут каменщики, не займутся стеной и не сделают крышу. Он казался себе кротом, спина у него постоянно болела.

Через неделю такого труда он предпринял вторую попытку вырваться на свободу.

Епископ Гандальф Рочестерский был человек крупный. Лысая голова, мясистое лицо, тело же и манеры представлялись в равной степени округлыми. Однако в движениях присутствовала некоторая порывистость, указывавшая на очень подвижный ум, который превращал его в отличного руководителя. Если его и смешил на исходе этого августовского дня туповатый надсмотрщик – а может быть, раздражал, – то на лице у него ничего не отражалось. Надлежало проявить такт.

Он только что изменил план лондонского Тауэра, и Ральфу Силверсливзу предстояло кое-что перестроить.

Сначала Ральф не поверил ушам. Он уставился на уже поднимающийся фундамент. Неужто этот жирный епископ и вправду требует от него снести эту каменную махину и начать все заново?

– Только юго-восточный угол, друг мой, – сладко пропел епископ.

– Это двадцать пять барж камня! – взвился взбешенный Ральф. – Зачем, ради всего святого?

Причина оказалась довольно проста. Такой же замок в Колчестере имел в этом углу полукруглый выступ, обращенный к востоку. Создателю лондонского Тауэра понравилось, как это выглядит, и он решил соорудить здесь такую же штуку.

Гандальф со всей обходительностью продолжил:

– Там, видишь ли, будет апсида королевской часовни. Благородное сооружение! И король придет в восторг, – добавил он.

Если последнее и отложилось в тупом мозгу надсмотрщика, то он не подал виду.

– Работа затянется на недели. А скорее, на месяцы, – возразил он угрюмо.

– Король исполнен упований на скорый труд, – учтиво ответил епископ.

Это было слабо сказано: после десяти лет треволнений Вильгельм хотел, чтобы новый каменный замок выстроили в Лондоне без всяких проволочек.

– Невозможно, – буркнул Ральф.

Он терпеть не мог, когда его стращали умники.

Гандальф вздохнул и нанес удар:

– Не далее как вчера я расхваливал тебя и говорил королю, до чего ты хорош для такого великого дела. Скоро мы с ним увидимся вновь.

Ральф капризно повел плечами, хотя даже он уловил скрытую угрозу.

– Как будет угодно, – пробормотал он и начал отступать.

Епископ, дабы покарать грубияна за докучливость, любезно докончил:

– Я передам королю, что ты управишься с новым делом в прежний срок. Ни дня простоя! – крикнул он весело. – Он будет очень доволен.

Юный Озрик сделал свой ход через считаные минуты.

Озрик уже не раз наблюдал тучного епископа, когда Гандальф приезжал с инспекцией.

Подобно многим высокопоставленным лицам, епископ с легкостью нацепил маску бодрой учтивости, которая защищает и облегчает жизнь видным фигурам. На обходе стройплощадки ему ничего не стоило любезно кивнуть – даже сервам.

А потому вполне понятен был план, сложившийся в голове маленького невольника, скорбно трудившегося в темном туннеле.

Ему хотелось быть мастеровым до зуда в пальцах, всем существом. Что в этом плохого? Или Бог предназначил ему страдать за грехи? Одно он знал наверняка: Ральф Силверсливз был не орудием Божьего промысла, а дьяволом. Зато епископ Гандальф, отвечавший за все, человек Божий и казался добросердечным. А разве не мог обратиться к Божьему человеку хотя бы и серв?

«Мне все равно терять нечего», – подумал Озрик.

Он ждал удобного случая. И вот, когда он закончил смену в туннеле и увидел епископа, стоявшего перед стройкой, Озрик решил попытать счастья. Сбегав в плотницкую мастерскую, он прихватил свою поделку и робко приблизился к знатному мужу.