Лондон: биография

Показательно то, что задачу, с которой не мог справиться Великий пожар, сравнительно легко решила коммерция. К 1760 году вследствие перехода к более совершенным методам сельского хозяйства повысился спрос на органические удобрения. Поскольку, кроме того, золу и шлак стали использовать для производства кирпичей, возник целый рынок бытовых отходов. Явились дельцы, между ними началась конкуренция за улицы. В 1772 году городской сборщик мусора из прихода Сент-Джеймс (Пиккадилли) жаловался, что ему «причинили великий ущерб так называемые „бродячие мусорщики“, которые ходят по улицам и площадям нашего прихода и собирают угольный шлак». Он просил жителей прихода «отдавать шлак только тем лицам, что находятся в подчинении у вышеупомянутого Джона Хоробина, — их можно отличить по звону колокольчика». Одно рекламное объявление XVIII века расписывает выгоды от обращения к некоему Джозефу Уоллеру, живущему в Излингтоне близ заставы, который «держит повозки и лошадей для опорожнения выгребных ям». Когда отходы стали составной частью коммерческого кругооборота, санитарные условия в городе стали улучшаться куда быстрей, чем вследствие принятия каких угодно «актов о мощении улиц» и деятельности каких угодно «комитетов по очистке».

В XIX веке история городских отходов сделалась частью истории городских финансов. Куча мусора в романе Диккенса «Наш общий друг», прототипом которой была реальная и еще более ужасающая куча близ Кингс-кросс-роуд, якобы таит в себе клад, и владельца своего она уже сделала богатым человеком. «В мусоре я разбираюсь до тонкостей, — говорит мистер Боффин, — Я могу совершенно точно назвать стоимость каждой кучи и знаю, как лучше всего ими распорядиться». Мусорные кучи, или горы, высились в различных частях Лондона. Одна из них, расположенная по соседству с Лондонской больницей, называлась Уайтчепел-маунт, и с ее вершины видны были «бывшие деревни Лаймхаус, Шадуэлл и Ратклифф». Другая находилась у Баттл-бриджа и, как пишут авторы «Лондона старого и нового», состояла из лошадиных костей, золы, тряпья и фекалий. Она привлекала к себе «бесчисленных свиней»; коммерческая же ценность ее ярко высветилась в начале XIX века, когда русские купили всю здешнюю золу для строительных работ в Москве, сгоревшей во время нашествия французов. Весь район к северу от нынешнего вокзала Кингс-кросс сделался «кварталом сборщиков и просеивателей золы», да и вообще кварталом мусорщиков — всех тех, кто жил за счет отходов городской жизни. Место, разумеется, было мрачное, и даже теперь, в начале XXI века, здесь царят уныние и уродство. Дух заброшенности не рассеялся до сих пор.

В Ламбете на южном берегу Темзы у причала Леттс-уорф близ башни Шот-тауэр действовала другая группа лондонцев, просеивавших мусор и искавших в нем полезные компоненты. Большей частью это были женщины, которые курили короткие трубочки и носили «гетры из картона и фартуки из разорванных шляпных коробок». Профессия их была старая и передавалась из поколения в поколение. «Вид у этих женщин донельзя плачевный, — писал один сотрудник медицинских служб города. — Они стоят, утонув до пояса в мелком мусоре, их лица и руки черны от грязи, и дышат они зловонным, сырым и горячим воздухом, насыщенным газообразными продуктами органического распада». Просеивая мусор, из него извлекали более крупные предметы и частицы; ценность представляли кусочки олова, старая обувь, кости и устричные раковины. Олово зачастую шло на зажимы для багажа, устричные раковины продавались строителям, а обувь — производителям знаменитой «берлинской лазури». Ничто не пропадало зря.

В свое время ходили слухи, что улицы Лондона вымощены золотом, и потому вряд ли стоит удивляться, что в XIX веке мусор, «ежедневно выметаемый и подбираемый с улиц… превращается в золото на сумму в несколько тысяч фунтов за год». На фотографиях Лондона викторианской эпохи видно, что канавы полны отбросов, сметенного с мостовых сора и апельсиновой кожуры. Доходы подметальщика улиц всецело зависели от места, где он подвизался, при этом самым распространенным товаром была «уличная грязь» (т. е. конский помет), продававшаяся фермерам и садовникам. Из крупных улиц самыми прибыльными были те, где «никогда не прекращается езда». Считалось, к примеру, что Хеймаркет «в шесть раз выгоднее улицы среднего разбора» и что следом идут Уотлинг-стрит, Боу-лейн, Олд-чейндж и Флит-стрит. В городе, основанном на быстроте и продуктивности, само движение служит источником заработка.

Из подметальщиков, приводивших в порядок улицы и перекрестки, часть составляли «неимущие работники», жившие на пособие, которых ставили на эту должность в порядке удобного соединения дисциплины с пользой. Остальных нанимали различные благотворительные учреждения. Но к середине XIX века и тех и других стали теснить новые «подметальные машины», чья механическая мощь была такова, что одна машина «заменяла труд пятерых подметальщиков».