Лондон: биография

Но имеется ли у Лондона свой естественный свет? Генри Джеймс писал, что «свет в него сочится и льется сквозь пелену облаков». Наблюдатели отмечали здешнее ощущение сырой и отуманенной яркости: видишь все точно сквозь слезы. Но Джеймс указывает и на «мягкость и богатство тонов, приобретаемые в этом воздухе предметами, едва они начинают удаляться». Строения и улицы растворяются вдали без той ясности освещения, что присуща Парижу и Нью-Йорку. Утверждалось, что нигде нет «такой игры света и тени, такой борьбы между солнцем и дымкой, таких атмосферных градаций и смешений». Ричард Джеффрис, который в апокалиптическим романе «После Лондона» (1885) изобразил город некой миазматической пустыней, был зорким наблюдателем этих «атмосферных градаций» — от желтого заката до «фиолетовой размытости» на юго-западе, от ослепительного летнего света до красноты зимнего солнца, заставляющего улицы и здания «яростно пылать». О тонкой зеленовато-голубой дымке говорили как о свете, «который в Лондоне сходит за дневной»; она мягчила городской пейзаж, делая переходы более плавными, тогда как в парках висел «прелестный туман мягкого и приглушенного жемчужно-серого оттенка». Часто, однако, в уличном свете ощущается холод — то зимней серостью, то голубым туманом весны, то летней дымкой, то «оранжевыми осенними закатами». Все это извлекается из той огромности, чьим выражением служит лондонский свет, будучи, по словам Ипполита Тэна, эманацией «необъятного скопления всего, что создано человеком»; при этом «мерцание речных волн, рассеянный водяными парами свет, мягкие беловатые или розовые его оттенки, обволакивающие эти громады, осеняют исполинский город некой благодатью». Подобным ощущением огромности проникнуто и описание Вирджинии Вулф, где Лондон предстает «роем огней, над которым висел бледно-желтый полог. То были огни больших театров, огни протяженных улиц, огни, обозначавшие громадные кварталы домашнего уюта, — огни, которые возносились высоко над землей. Никакая тьма не опустится на эти светочи, как не опускалась на протяжении веков». Огни Лондона сияют вечно. С воздуха эти огни кажутся необъятной световой паутиной, простершейся на многие мили. Город не остынет никогда. Он так и пребудет в состоянии белого накала. Однако где свет — там также и тень, там и ночной мрак.

Глава 49 Ночь в городе

Сохранилось много описаний лондонской ночи. Этому предмету всецело посвящены книги с такими названиями, как «Городские ночи» или «Ночная жизнь». В 1874 году Джеймс Томсон назвал Лондон «городом страшной ночи». Не исключено, что этот город именно ночью делается вполне самим собой и вполне живым. Вот где источник его завораживающей силы. Эффект возникает в предвечерние сумерки — в угрюмый полутемный час «дымовых труб и почерневших домишек… грязных мостовых и невзрачных проулков», когда, говорит Джулиан Вулфрис в книге «Писать о Лондоне», становится очевидна «зловещая, грозная, чудовищная бесчеловечность необъятного города». Все эти характеристики датируются XIX веком, однако ночные ужасы предшествующих столетий не менее впечатляющи. С самых ранних пор улицы ночного Лондона были небезопасны. В девять вечера звучал сигнал тушения огня, после чего предполагалось, что все питейные заведения будут закрыты и горожане будут находиться дома. Однако из пьес, стихов, стихотворных посланий и сатирических памфлетов конца XVI и начала XVII века все же возникает образ городской ночи. Томас Берк в «Улицах Лондона» цитирует, к примеру, следующее стихотворение:

Распугивают простаков и расфуфыренных шлюх,
Выкручивают дверные молотки, со столбов и дверей
Стирают зарубки молочниц и иных торговцев,
Обращают в бегство стражу, дерут глотку на улицах,
Зачерняют сажей вывески и совершают прочие подвиги…[100]

Так забавлялись «бедовые», чьи выходки были довольно невинными по сравнению с тем, что творили под покровом темноты бандиты, воры и насильники. Драматург конца XVII века Томас Шадуэлл писал, что примерно «в два часа ночи проходит глашатай, зловещим голосом распевая песенки похуже, нежели может сочинить благонравный поэт детской; следом являются мерзавцы, которые будят людей варварскими звуками, поднимая рожками своими шум более адский, чем тот, что мы слышим в театре перед выходом ведьм». Из пьес и свидетельств, подобных приведенному, явствует, что ночью в городе было почти так же шумно, как днем, с той лишь разницей, что ночные звуки, погружавшие весть о времени с ее собственным режущим слух рефреном в мешанину выкриков и свистков, были бешеней и отчаянней. Если прислушаться, можно было разобрать примерно такое: «Кто идет?.. А ну, гони кошелек!.. Онемел, что ли? Говори давай!»