Лондон: биография

Но магию в Лондоне невозможно отделить от иных интеллектуальных усилий и от технического изобретательства. Например, доктор Ди, великий маг из Мортлейка, живший во времена Елизаветы I, был не только алхимиком, но и инженером и географом. В 1312 году в Лондон, влекомый научной славой этого города, приехал Раймунд Луллий; он занимался алхимией в Вестминстерском аббатстве и в Тауэре. В конце XV века ради общения с великими богословами и философами того времени в город прибыл маг Корнелий Агриппа; особенно тесно он подружился с Джоном Колетом, настоятелем собора Св. Павла и основателем соборной школы, который заинтересовался магией во время поездки в Италию. Алхимик Хью Дрейпер за колдовство и магию был посажен в Соляную башню Тауэра; на стене камеры он начертал большой гороскоп и, датировав его 30 мая 1561 года, добавил, что «сотворил сию сферу» собственноручно.

Случайно или нет, многие астрологи селились в Ламбете. Может быть, их привлекало само название. Бет-эль по-древнееврейски означает «дом Божий», и на эту трактовку наложилась другая, связанная с представлением об Агнце Божьем[112]. В южном Ламбете в доме Джона Традесканта жил Илайес Ашмол, убедивший Джона Обри в мощи астрологии. О погребении Саймона Формена, великого мага елизаветинских времен, сообщается именно в ламбетских церковных книгах. Луллий утверждал, что Формен сделал в книге, найденной впоследствии среди его вещей, такую запись: «Я заставил дьявола написать это своею рукой на Ламбет-филдс в 1569 году, в июне или июле, насколько мне теперь помнится». Современник Формена, капитан Бабб, жил на Ламбет-марш, где «разрешал для людей насущные вопросы с помощью астрологии». В конце концов это привело его к позорному столбу. В северо-восточной части Колкотт-элли в Ламбете жил Фрэнсис Мур, астролог и врач, который обрел бессмертие как основатель альманаха, выходящего и ныне под названием «Олд Мурз». В Ламбете, кроме того, имелось множество редкостей. В коллекции Традесканта, позднее превращенной в здешний музей, были саламандры, «пасхальные яйца от иерусалимских патриархов», дракончики в два дюйма длиной, два пера феникса, камень из гробницы Иоанна Крестителя, «кровь, которая лилась дождем на острове Уайт, что засвидетельствовано сэром Дж. Оглендером», птица-альбинос из породы черных дроздов и «половина лесного ореха с помещенными внутрь семьюдесятью предметами домашней утвари». Таковы были во время оно ламбетские достопримечательности.

Тесная связь между алхимией и начатками науки проявлялась и в самом сердце Лондона. Ньютон, приехав в столицу купить книги для своих исследований, взял карету до таверны «Лебедь» на Грейз-инн-лейн, а оттуда дошел или доехал до Литтл-Бритн. Там у книгопродавца Уильяма Купера он приобрел такие алхимические трактаты, как «Theatrum Chemicum» Зетнера и «Рипли, возвращенный к жизни» лондонского алхимика Джорджа Старки. Тогда же Ньютон свел знакомство с тайной группой лондонских магов и астрологов. Многие основатели Королевского общества, которых впоследствии решительно записали в представители «современного» научного знания, были на деле членами так называемой «Незримой коллегии» и, наряду с механистической философией, занимались алхимией. Они принадлежали к традиции, предтечей которой был Джон Ди, — традиции, не видевшей непреодолимой пропасти между различными формами познания, как оккультного, так и экспериментального. Главной движущей силой группы лондонских экспериментаторов, которая стремилась объединить рациональность и научный метод с алхимией для создания практической магии, был Сэмюэл Хартлиб; к числу его друзей и последователей принадлежали Роберт Бойль, Кенелм Дигби и сам Исаак Ньютон. Они сообщались посредством кодированных имен и печатались под псевдонимами; в частности, Ньютон был Jeova Sanctus Unus[113].

Из всего этого, однако, возникло научное общество, которому, по словам Маколея, «суждено было стать главным проводником долгой последовательности славных и благотворных реформ». Собрания Королевского общества происходили сначала в Грешем-хаусе (Бишопсгейт), затем в Крейн-корте близ Флит-стрит и Феттер-лейн; в вечер заседания у поворота с Флит-стрит вешался фонарь. Прагматизм и энергия этих совещаний видны по некоторым ранним записям о деятельности общества: «насаждать практику прививок… электрические эксперименты с четырнадцатимильным проводом близ Шутерз-хилла… вентиляция — к вопросу о тюремной лихорадке… обсуждение усовершенствованных термометров Кавендиша». Хотя не все экспериментаторы были уроженцами Лондона и не все в нем жили, этот город стал главным центром эмпирической философии и практического эксперимента, выросших из алхимической практики. Прагматический дух лондонской науки явственно чувствуется во всех ее разнообразных тогдашних отраслях; этим духом она неизменно была проникнута и позднее.