Лондон. Биография

1986 Завершение строительства кольцевой дороги M25. Упразднение Совета Большого Лондона. «Большой взрыв» на фондовой бирже.

1987 Постройка здания Канари-уорф.

2000 Выборы мэра.

Карты

Лондон, около 1800 г.

Город и предместья, 2000 г.

Вест-энд, 2000 г.

Город как тело

Представление о Лондоне как о человеческом теле и необычно, и поразительно. Его можно связать с символическими образами Града Господня – мистического тела, члены которого – люди, голова – Иисус Христос. Лондон облекали также в форму вольно раскинувшего руки юноши; хотя образцом для фигуры послужило римское бронзовое изделие, она воплотила в себе энергию и ликование города, неустанно распространяющегося вширь великими волнами прогресса и веры в себя. Вот где оно бьется – «Лондона жаркое сердце».

Переулки города подобны капиллярам, парки его – легким. В дождь и туман городской осени блестящие камни и булыжник старых улиц словно кровоточат. Уильям Гарвей, ходя по улицам в бытность свою хирургом больницы Сент-Бартоломью, заметил, что шланги пожарных насосов выбрасывают воду такими же толчками, как вскрытая артерия выбрасывает кровь. В говоре кокни метафорические представления о частях тела лондонца циркулировали еще столетия назад: gob (комок) в значении «рот» зафиксировано в 1550 году, paws (лапы) в значении «руки» – в 1590 году, mug (кружка) в значении «лицо» – в 1708 году, kisser (от kiss – целовать) в значении «рот» – в середине XVIII века.

Больница XVII столетия, где работал Гарвей, находилась рядом со смитфилдской скотобойней, и это соседство рождает иной образ города. Он ненасытен и плотояден, охоч до людей, жратвы, товаров и питья; он потребляет и испражняется, движимый неутихающей жадностью и вечным вожделением.

Для Дэниела Дефо Лондон был огромным телом: «В нем все обращается, оно все извергает и под конец за все расплачивается». Вот почему этот город часто изображали чудовищем – жирным и отечным великаном, который губит больше, чем порождает. Голова непомерно велика, лицо и руки уродливо деформированы и «лишены всякого пристойного образа». Поистине это «опухоль», «исполинский нарост». Сотрясаемое лихорадкой, задыхающееся от пепла, тело это влечется от Великой чумы к Великому пожару.

Как ни воспринимай Лондон – пробудившимся от сна свежим юношей или уродливым великаном, – мы в любом случае должны видеть в нем организм, подобный человеческому, со своими собственными закономерностями жизни и роста.

А раз так – вот его биография.

Иные возразят: подобная биография не может составить часть подлинной истории города. Соглашаюсь и признаю этот дефект; в оправдание себе скажу, что подчинил стиль исследования характеру предмета. Лондон – лабиринт наполовину из камня, наполовину из плоти. Его нельзя представить себе во всей полноте, его можно лишь пережить на опыте как дикую местность, состоящую из множества переулков, проездов, дворов и магистралей, где способен заблудиться даже самый искушенный лондонец. Еще одно любопытное свойство этого лабиринта состоит в том, что он непрерывно меняется и растет вширь.

Биография Лондона, кроме того, не может быть подчинена хронологии. Лондон предвосхитил построения нынешних теоретиков, предположивших, что линейное время – фикция, порожденная человеческим воображением. В городе сосуществует много различных форм времени, и с моей стороны было бы глупо насиловать их характер ради того, чтобы создать традиционное повествование. Вот почему эта книга по-донкихотски скачет во времени, вот почему она сама образует лабиринт. Если история лондонской бедности поставлена рядом с историей лондонского безумия, то взаимосвязи, возможно, дадут больше пищи для размышлений, чем любое историческое исследование в общепринятой форме.

Главы истории напоминают маленькие калитки у Джона Беньяна посреди «трясин отчаяния» и «долин унижения». Поэтому я порой схожу с узкой проторенной тропы в поисках тех высот и глубин городского опыта, что не знают истории и, как правило, не поддаются рациональному анализу. Я верю, что та толика понимания, какой я обладаю, сделает мой рассказ достаточно убедительным. Я не Вергилий, приглашающий пытливых Данте в путешествие по четко очерченному, круговому царству. Я всего-навсего спотыкающийся лондонец и хочу провести других маршрутами, по которым ходил всю жизнь.

Читателям этой книги придется блуждать в пространстве и в воображении. По пути они могут потерять ориентировку, испытать минуты неуверенности; иные странные фантазии или теории могут вызвать у них оторопь. На некоторых улицах подле них будут медлить, моля о внимании к себе, необычные или болезненно ранимые люди. Они столкнутся с аномалиями и противоречиями – ведь Лондон настолько велик и неуправляем, что заключает в себе едва ли не все на свете; они столкнутся с сомнениями и неясностями. Но их ждут и минуты откровения, когда город предстанет перед ними вместилищем тайн людского мира. Самое мудрое тогда – склониться перед необъятностью. Отправимся же, полные предчувствий, куда указывает милевой придорожный камень: В Лондон.