Лондон. Биография

С рекой таких историй связано много, чему свидетели – морги на ее берегах. Сюда доставляли тела тех, что были, как говорилось в расклеенных повсюду объявлениях, «найдены утонувшими». Обнаруженные за неделю три-четыре трупа самоубийц или жертв несчастных случаев клались на полки или в деревянные ящики и ждали там посещения должностных лиц – бидля и коронера. Гейне продолжал: «Меня охватила такая душевная боль, что из глаз полились жаркие слезы. Упав в Темзу, они поплыли в могучее море, которое уже поглотило великие потоки людских слез и осталось к ним совершенно равнодушным». Он имел все основания сказать, что потоки слез поглотила сама река. Сборщики платы за проезд по городским мостам славились тем, что охотно рассказывали о самоубийцах – сколько их было, как трудно их остановить и как трудно их найти после прыжка. Река в этом смысле может стать подлинным символом лондонского гнета. Она безвозвратно уносит все надежды и чаяния жизни – или возвращает их фатально переменившимися.

Об этом свидетельствуют речные берега, где встречаются лондонский камень и вода, где они длят вековые свои объятия, где вперемешку лежат обломки судов и городской мусор; здесь мы находим листы металла, гнилые доски, бутылки, банки, золу, обрывки каната и куски дерева, чье назначение и происхождение установить невозможно. Река действует и на сам материальный состав города; Диккенс в «Нашем общем друге» приводит примеры «пагубного действия воды»: «окислившаяся медь, гнилое дерево, изъеденный камень, зеленый влажный осадок».

Иные из обитавших на берегах Темзы малых людских сообществ являли собой живые картины городского упадка. О Дептфорде в XIX веке писали как о «наихудшей главе в великой лондонской повести». Вот как гниет этот великий город там, где из него ушла торговая жизнь: «илистые унылые берега… тоска пустых безмолвных дворов». По словам Бланшара Джерролда, это был «мертвый берег»; не настолько мертвый, однако, чтобы на нем не обитали люди, жившие крохами, которые уделяла им Темза. То был речной народ. Другим таким районом был Шадуэлл – «колодец теней»[123]. Там в начале XX века «люди живут в приземистых почернелых домах. На узкие улицы выходят слепые отвесные стены складов». Темнота реки на фоне темноты береговых строений делает ее «невидимой». На другом берегу, поблизости от Розерхайта, находится Джейкобз-айленд, который тоже был черен от «угольной пыли и дыма из труб тесно стоящих низеньких домишек». Где некогда светлую праздничность стоящих по берегам зданий отражала и усиливала светлая река, в XIX веке одна тьма окликала другую. Джейкобз-айленд называли «грязнейшим, страннейшим, необычнейшим из многих скрытых уголков Лондона, совершенно незнакомым громадному числу его жителей даже по названию».

Река была хранительницей тайн этих мест, их безымянности. О домах вдоль Темзы Джозеф Конрад писал, что «подобно плотной, переплетенной чаще кустарника и ползучих растений поверх безмолвных глубин дикой, неизведанной местности, они скрывают глубины бесконечно разнообразной, неустанно кипящей лондонской жизни… Темны и неприступны ночью, как стена леса, лондонские берега». Порой они едва поддаются исследованию – настолько они черны и печальны. Стивен Грэм, автор «Лондонских ночей», описывает свои хождения по «длинным диковинным коридорам под Темзой в восточном Лондоне», куда «спускаешься, выходишь – и несешь на своих плечах весь Лондон». Гейне писал о безотчетной, интуитивной печали при виде темной реки, и точно так же в книге Грэма Темза со всеми своими потаенными глубинами говорит «о загадке, которая не будет разрешена никогда, – о загадке лондонской скорби, лондонского бремени, лондонского рабства». Река принесла Лондону деньги и власть, но она же сделала его рабом этих коварных начал. Иэйн Синклер, писатель конца XX века, в романе «Вниз по течению» говорит, что Темза «не дает дышать – циклична, неостановима. Предлагает погрузиться, ослепнуть: темный глиняный компресс на глаза, чтобы навеки их запечатать, избавляя от страхов и судорог жизни… страсти, обращенные в ил».

Неудивительно, что лодочники Темзы неизменно – с XIII века по XIX – славились бранчливостью и сквернословием. Их яростную, богохульную брань, которая могла обрушиться на кого угодно, так и называли – «язык лодочников». От них частенько доставалось и монархам, когда те пускались в речное плавание; Г. В. Мортон в книге «В поисках Лондона» (1951) пишет, что «замечания, которые на суше сочли бы изменническими, на Темзе сходили за шутки». Было даже высказано мнение, что Гендель для того сочинил в 1714 году свою «Музыку на воде», чтобы «заглушить поток издевательств, который мог обрушиться на нового короля Георга I во время его первого путешествия по реке». Не исключено, что право на вольные речи давала лодочникам сама древность Темзы; в этом смысле реку можно считать квинтэссенцией, воплощением того радикально-эгалитаристского лондонского духа, о котором так часто говорят.