Лондон. Биография

Среди них можно, однако, увидеть ушедшие поколения. Лондон «вечен», ибо заключает в себе их все. Надгробия Вестминстерского аббатства навели Аддисона на такие мысли: «Читая высеченные на гробницах даты, порой возвещающие о вчерашней смерти, порой – о смерти, случившейся шестьсот лет назад, я думаю о том великом дне, когда мы все станем современниками и явимся рука об руку». Не исключено, что Лондон один из всех городов рождает такие мысли, ибо здесь мертвые словно бы наступают живым на пятки. Для некоторых это ободряющее, вселяющее надежду видение; оно сулит долгожданный мир между богатством и бедностью, между здоровьем и болезнью, разрешение всех разительных противоречий города. Дурное невозможно отделить от хорошего. Так, Тернер увидел «самые ангелоподобные из всех существ лондонского мира» в городских доках, среди грязи и бедности.

Были и видения иного рода. Как писал Джеффри Григсон, Лондон «означал – делать, по меньшей мере он означал – взяться». Брануэлл Бронте[154], живя в доме отца – приходского священника в Хауорте (Йоркшир), – собирал все карты Лондона, какие мог найти, изображающие всевозможные «переулки, закоулки, проходы»; как пишет Джулиет Баркер в книге «Семья Бронте», он «штудировал их так пристально, что выучил наизусть», и поэтому мог показаться «коренным лондонцем», «лучше знающим бесчисленные входы и выходы этого исполинского Вавилона, нежели многие, прожившие всю жизнь среди его стен». Это пытливое чтение Лондона было для Брануэлла формой освобождения; в картах воплотились все его надежды на новую жизнь, все устремления к ней. Он словно бы вчитывался в свою собственную судьбу. У других, однако, видение могло стать болезненным, когда кажется, будто Лондон давит на тебя всем своим весом. В финале диккенсовского «Холодного дома», этого погребального песнопения среди лондонских лабиринтов, Ричард Карстон, чья несчастливая жизнь подошла к концу, спрашивает: «Все это был мучительный сон?» Для многих такой образ города верно отражал их действительность.

Элементы новизны и перемены прихотливо перемешиваются, соединяясь с радостным возбуждением от того, что ты – один из неисчислимого множества. Ты можешь стать кем угодно. В иных из великих лондонских историй встречаются люди, надевшие новую личину или изменившие свое «я»; начать с чистого листа, родиться заново – одна из великих возможностей, даруемых городом. Это часть его нескончаемо театрального бытия. Можно даже, пусть на мгновение, войти в жизнь проходящего мимо, почувствовать то, что чувствует он. Это коллективное переживание может, в свой черед, стать источником восторга. Именно об этом говорил Фрэнсис Томпсон, описывая свое видение:

Лестница Иакова – оживленное сообщение
Между Небесами и Чаринг-кроссом.

Это завораживающее зрелище миллиона золотых душ, движущихся туда и сюда между небом и городом, каждая из которых неповторима и благословенна. Это видение, даруемое и тем, кто слышит музыку Лондона, нотный узор грандиозной, вздымающейся и опадающей мелодии, под которую согласно движутся все городские улицы и авеню. Город тогда создает «географию, которая выходит за пределы естественного и становится метафизической, поддающейся описанию только на языке музыки или абстрактной физики». Так пишет Майкл Муркок в книге «Лондон, город-мать». Некоторые из жителей слышат эту музыку постоянно (это мечтатели и антиквары), прочим же она доступна лишь урывками, кратковременно. Это может быть случайный жест, внезапно услышанная фраза, мимолетное воспоминание. Лондон полон таких образов-осколков: он являет нам то смех, уже слышанный раньше, то заплаканное лицо, которое мы когда-то видели, то улицу, одновременно знакомую и незнакомую.

Глава 79 Resurgam

Если пройти через Айл-оф‑Догс, где ныне высится небоскреб Канари-уорф, если миновать все эмалированные панели, всю облицовку из распыленной гранитной крошки, всю посеребренную сталь и все изогнутые стеклянные стены, можно увидеть фрагменты иных реальностей. Там и сям стоят поздневикторианские пабы, фиксируя углы норовящих разбежаться улиц. Попадаются муниципальные жилые массивы 1930‑х и 1970‑х. Кое-где призраками выплывают куски террасной застройки XIX века. Иными словами, Айл-оф‑Догс сотворен по образу и подобию всего Лондона. Некоторые новые постройки декорированы либо под викторианские склады, либо под георгианские террасы, либо под пригородные жилища XX века, усиливая тем самым ощущение разнородности и контраста. И это тоже лондонская черта. Вот почему было сказано, что в действительности существует смесь сотен городов, каждый из которых – Лондон.