Лондон: биография

Лондон и бедность тем не менее неразлучны. Меняются только формы бедности и ее проявления. В последнем обзоре «уровней нужды» наивысшие цифры зафиксированы в Саутуорке, Ламбете, Хэкни и Тауэр-Хамлетс (ранее — в Бетнал-грин и Степни); это в точности те области, где концентрировались неимущие в XVIII и XIX столетиях. Налицо, таким образом, преемственность нужды и неустройства, которые сгущаются вокруг значимых мест. На Олд-Никол-стрит и Тервилл-стрит ныне играют азиатские дети, и эта часть Шордича, называвшаяся «Джейго» и описанная Артуром Моррисоном в романе «Дитя Джейго» (1896), странно тиха после прежней своей пронзительно-многоголосой и ужасной жизни. Бедность теперь менее шумна и менее зловонна, чем в былых своих воплощениях, но, так или иначе, она существует — неотъемлемая часть города, принадлежащая ему на подсознательном уровне. Не было бы бедных — не было бы богатых. Подобно сопровождавшим армии XVIII века зависимым и беззащитным женщинам, неимущие сопровождают Лондон в его марше. Он сотворил их, потому что нуждался в них как в источнике дешевой и временной рабочей силы, — в итоге они стали тенью, преследующей город, куда бы он ни направился.

Глава 65 Подайте хоть малую малость

Самым очевидным олицетворением лондонской бедности был нищий люд. Как-то раз в конце XIV века двое попрошаек повздорили. «Джон Дрей лично отрицал обвинение и заявил, что в тот день и в том месте он и пресловутый Ральф сидели рядом и просили милостыню, и Джон Стоу, вестминстерский монах, дал им, проходя мимо, пенс на двоих. Ральф взял этот пенс и делиться с Дреем не захотел. Завязалась ссора, и Ральф ударил его палкой». Подобная сцена могла произойти как столетиями раньше, так и столетиями позже. Ибо где нищему быть, как не в Лондоне, полном народу и, как гласила молва, страшно денежном?

Нищенствующие монахи или отшельники, бормочущие в каменных нишах у всех главных городских ворот; калеки на перекрестках; заключенные-попрошайки, взывающие к прохожим из-за решеток; старухи у церквей; дети на улицах. Нищих, молодых и старых, можно увидеть на некоторых больших лондонских улицах и в начале XXI века. Иные, завернутые в одеяла, лежат съежившись под дверными навесами и, обращая к прохожим просительные лица, кричат обычное свое: «Подайте мелочишку». Те, что постарше, — обычно бродяги и пьяницы, живущие совершенно вне времени; они до жути похожи на своих собратьев из более ранних эпох лондонской истории.

Сэр Томас Мор вспоминал о толпах нищих, облеплявших ворота лондонских монастырей; в пору позднего Средневековья после общих трапез в больших домах или церковных учреждениях слуги обычно собирали остатки хлеба и мяса и раздавали попрошайкам, ждавшим у дверей. В одном из англоязычных произведений Мор писал: «Однажды в Вестминстере у места раздачи я увидал так много бедного люда и так они напирали, что лучше бы я поехал другой дорогой». Но, хоть он и предпочел бы другой путь, на котором был бы избавлен от тесноты и вони, он спешился и заговорил с одним из нищих. Похвалив вестминстерских монахов за щедрость, Мор услышал в ответ, что хвалить их не за что: земли были-де подарены им добрыми принцами. Нищие, при всей глубине их падения, не были лишены чувства правой обиды и своего рода нравственной зоркости. Положение лондонского нищего — положение бесправного просителя, но во все эпохи к этому неизменно добавлялись горечь или гнев в отношении условий, сделавших его тем, кем он стал. Горожане давали попрошайкам милостыню не только из жалости, но и из смущения.

В Средние века уже были нищие-обманщики, симулировавшие увечье или болезнь, но постыдным это ремесло еще не стало. Имена и прозвания некоторых дошли до нас из XII столетия: Джордж Зеленый, Роберт Дьявол, Уильям Длиннобородый. Прослывший в правление Генриха II королем лондонских нищих, Уильям Длиннобородый стал зачинщиком беспорядков на Чипсайде, после чего нашел убежище в церкви Сент-Мэри-ле-Боу. В конце концов судебная стража его оттуда выкурила; так или иначе, он дал один из ранних примеров отверженца, гордого своей обездоленностью. Это были люди, повенчанные с бедностью и изоляцией и ставшие поэтому символом человеческой неприкаянности. «Разве не явились мы все в этот мир нищими из нищих без единого лоскута на теле? — писал Томас Деккер в начале XVII века. — И разве не нищими покидаем мы этот мир, прикрытые лишь жалкой простыней? И не ходим ли мы туда и сюда по свету как нищие, набросив на себя жалкие покрывала?» Если Бог создал человека по Своему образу и подобию, то какое диковинное сломленное божество являет себя посредством этих мужчин и женщин? Нищие рождали в прохожих суеверный и даже почтительный страх.