Лондон: биография

Где же, собственно, начинается лондонский «восток»? Некоторые знатоки города называли «граничной точкой» Олдгейтский насос — каменный питьевой фонтан, сооруженный у родника там, где встречаются Фенчерч-стрит и Леденхолл-стрит; нынешний насос расположен в нескольких шагах к западу от первоначального. Другие антиквары утверждали, что настоящий Ист-энд начинается у мест схождения Уайтчепел-роуд и Коммершл-роуд. Так или иначе, пятно бедности, хорошо заметное уже в позднем Средневековье, постепенно распространялось. Стоу замечает, что между 1550 и 1590 годами там тянулась «непрерывная улица, или грязный узкий проезд с переулками, застроенными маленькими домиками… почти до Ратклиффа». Дорога от Олдгейтского насоса до церкви в Уайтчепеле была к тому времени также обстроена лавками и жилыми домами; поле, прилегавшее к ней с севера, было «усеяно домиками и разрисовано проулками». Сходным образом, от Бишопсгейта до Шордича шло «беспрерывное строительство маленьких и плохоньких домишек, большая часть которых возведена недавно»; неказистые строении вырастали и еще дальше — «на расстоянии далекого выстрела» — и Кингсленде и Тоттнеме. К концу XVI века восточные районы городи стали характеризовать как «плохие» и «грязные»; грязи становилось все больше и вонь делалась все сильнее, вопреки монаршим указам и парламентским актам. Район Спитлфилдс, более или менее регулярно распланированный между 1660 и 1680 годами, вскоре тоже прославился бедностью и перенаселенностью. Домики были маленькие и узкие, ширина улиц зачастую составляла всего пятнадцать футов. Эта мелкость, эта стесненность ощущается здесь по сей день.

Каковы жилища — таковы и жильцы. В официальном документе за 1665 год описывается перенаселенность за счет избытка «бедных, неимущих, праздных и неприкаянных людей». Так «грязные домики», о которых пишет Стоу, оказались битком набиты «грязными» обитателями. Обычная лондонская история.

Мало-помалу восточное предместье стало еще и средоточием грязных производств. В немалой степени местные ремесла и торговля были связаны с рекой, однако на протяжении XVII века в районе неуклонно шла индустриализация. Поблизости от мельниц на реке Ли возникли зловонные мануфактуры. В 1614 году местный суд постановил «Ланселота Гамблина, крахмальщика, в последнее время обретающегося в Стратфорд-Лангторне, предать суду, ибо от противозаконного изготовления оным крахмала день ото дня стоит тяжкий дух и зловоние». Менее чем полвека спустя сэр Уильям Петти сетовал на «дымы, испарения и вонь, исходящие от всего этого восточного скопища». Восток и вправду на столетия сделался главным местом так называемых «вонючих производств»; в этих районах налицо были все формы зловония и скверны. Здесь фокусировался страх лондонцев перед порчей и заразой — страх небезосновательный: демографические исследования выявили на востоке Лондона весьма высокую заболеваемость чахоткой и «лихорадкой».

Кто мог — тот поэтому бежал на запад. Начиная с XVII века именно там возникали новые улицы и площади, застраивавшиеся регулярным образом; богатые, знатные и фешенебельные семейства непременно хотели селиться на «респектабельных улицах в западной части города» (эти слова принадлежат архитектору Джону Нэшу). Проявления топографического раздела — или, скорее, навязчивой идеи о преимуществе запада перед востоком — можно видеть и в мелочах. Согласно «Лондонской энциклопедии», после 1680-х годов, когда была завершена застройка Джермин-стрит, «западная часть улицы считалась более фешенебельной, чем восточная». Другая демаркационная линия пролегла через Сохо-сквер, где, по словам одного заезжего американца, «добавление одной минуты восточной долготы равносильно уменьшению аристократизма на добрый градус — и, соответственно, наоборот». О новосозданной Риджент-стрит было замечено, что «на восточной стороне этой большой улицы есть немало площадей и ряд хороших улиц, но высшее общество, судя по всему, этой стороны избегает».