Лондон, любовь моя

Она кивает на слабый свет газового фонаря, прикрытого так, чтобы привлекать как можно меньше внимания. И вновь Джозеф Кисс озадачен тем, что не помнит этого проулка, впрочем, напоминающего многие из тех, где он бывал до войны. В свете фонаря видно, что дождь, как река, падает с неба на покрашенную в стародавние времена вывеску, изображающую грубой формы голову с ухмыляющимся окровавленным ртом, выпуклыми глазами, короной из веток, торчащей из спутанных волос.

«Голова старого брана». Маммери писал об этом месте. Он рад тому, что мир вокруг по-прежнему реален.

— Это старейший лондонский паб.

— Даже мистер Маммери всего не знает.

Старушка Нон толкает узкую дверь, раздается скрип. А потом происходит колоссальный взрыв. Гром и молнии, собравшиеся над Виадуком, создают впечатление, что весь город взлетел на воздух. Пораженные, два ветерана оглядываются назад.

— А теперь то, что я называю «сюрприз»! — говорит Нон, присвистывая. — Тут вас помнят. Вы спасли их в сорок первом.

Гнев покинул мистера Кисса, оставив в его сердце лишь ненависть к самому себе. Промокший до нитки, стоит он у входа в паб «Голова старого брана» и чувствует себя совершенно униженным.

Нонни обнимает его, в ее старых глазах кроется сочувствие.

— Вы сделали все, что могли, мистер Кисс. Вы всегда делаете все, что можете. Но мир не становится лучше от одного усилия воли. Не так ли? Вы должны быть благодарны за то, что почти всегда следовали своим собственным путем. Некоторые из нас привыкли к тому, что у них никогда не будет такой возможности. Некоторые из нас знают, что мы никогда не сможем изменить правила.

Мистер Кисс берет себя в руки.

— Но мы можем попытаться, моя дорогая Нонни.

Его вздернули в жаркий погожий день, Он висел и отбрасывал жуткую тень, И прохожий, под виселицей проходя, Наступил на нее, а он как закричал: «Эй-эй-эй! Что ты ходишь по тени моей!»

И своей прежней походкой он направляется к покрытой пятнами дубовой стойке и требует у растерянного бармена две порции лучшего портера.

Часть шестая Горожане уходят

Сосредоточенно в молчанье и работе

День проходил за днем, и солнце за окном
Я замечала утром или в полдень…
Когда оно, пробившись сквозь туман,
Вдруг озаряло крыши или трубы.
Но часто он стоял такой стеной,
Что солнце сквозь него не пробивалось.
И все вокруг тонуло в серой мгле.
Дома, мосты, соборы, переулки.
Как будто губкой мокрою в руке.
Стирал изображение художник.
И Лондон из виду беззвучно пропадал.
Поэтам ведомы такие озаренья… 

Особенно когда я на мгновенье
Бросала взгляд на Лондон, перед тем,
Как город, словно войско фараона,
Тонул в ночной холодной темноте,
И замечала, как растет во мне
Предчувствием уверенность в победе…

Элизабет Баррет Браунинг из «Авроры Лей» (1856)

Джозеф Кисс

Когда миссис Газали впервые оказалась в его постели в квартирке на Флит-стрит, мистер Кисс признался ей, что его телепатические способности ограничиваются Лондоном:

— Не могу читать чужие мысли в провинции. А ведь там, возможно, я был бы куда более популярен.

Наслаждаясь его гостеприимством и откровенностью, Мэри повернулась к окну, за которым кружили белые снежинки, и, чтобы согреться, прижалась к его телу.

— Да, со мной почти то же самое. Было бы не плохо уехать отсюда. Ты не думал об этом?

Он вдыхает слабый аромат роз.

— Всерьез — нет.

В воскресный день Джонсон-Корт и прилегающие к нему улицы были почти пустынны, если не считать немногочисленных скворцов и воробьев. Три голубя сели на наружный подоконник. Оконное стекло так исказило силуэты, что их вполне можно было принять за воронов.