Когда я был в трудном подростковом возрасте, кто-то заявил мне тоном, не терпящим возражений, что Мик — это «витрина», очаровывающий Орфей, а Кит — лучше как музыкант. Не кто иной, как он, написал трогательные, пронзительные, медленные вещи, такие как «Angie, Fool to Cry». Но и возвышенные, быстрые, хоровые вещи ему тоже удавались — такие как «You Can’t Always Get What You Want». И конечно, он был просто незаменим для вулканических вступлений, пассажей из двойных-тройных аккордов, от которых глаза лезут на лоб, губы зеленеют, а дрожащие руки тянутся… хватать и бить стулья.
Вспомните артиллерийский залп в начале «Satisfaction», или «Brown Sugar», или «Jumpin’ Jack Flash». Мне говорили, все это — Кит. Это он умел: начать с землетрясения и довести до кульминации — полного апофеоза. Именно ему я пытался подражать, когда мне было шестнадцать — жалкие потуги! — купил облегающие красные вельветовые штаны (когда я пишу это, на лбу у меня выступает холодная испарина) и своими толстыми неповоротливыми пальцами пытался сбренчать «Satisfaction» на одолженной гитаре. Я с треском провалился и не стал рок-звездой, но от этого стал только сильнее обожать своего кумира.
Насколько я понимаю суть отношений Мик — Кит, в этой парочке «Блестящих Близнецов» гением был Кит, это он годами удерживал первое место в рейтинге «Рок-звезды, которые умрут раньше всех» журнала New Musical Express — и тем не менее умудрился переспать с самыми экзотическими женщинами Западного мира: Уши Обермайер, Анитой Палленберг, Патти Хансен и множеством других.
Кит десятилетиями нюхал, кололся и курил такое неимоверное количество химических веществ, что кажется, мумифицировался при жизни — стал похож на мумию инков, — но все это время выдавал произведения в таких количествах и такие оригинальные, что просто преобразил рок-музыку — так же радикально, как свою внешность.
Он крупно разбогател. С 1989 по 2003 год, например, вместе с Rolling Stones он заработал 1,23 миллиарда фунтов. При этом в своем возрасте за шестьдесят он до сих пор кипит такой энергией, что Джонни Депп решил позаимствовать его хипповатый неопрятный стиль — с множеством колец во всех местах — для своего блокбастера «Пираты Карибского моря». Сейчас, когда я это пишу, он обдумывает новый тур. Если бы не его жутко потасканный вид, возник бы соблазн использовать его портрет для рекламы чистого героина и кокаина как средств оздоровления организма.
За те годы, что я обдумывал эту главу, я посетил все места Лондона, где бывал Ричардс. Однажды я попал на открытие прибрежного парка в Туикенеме и любовался коттеджами и плавучими домами у острова Ил-Пай. Я разглядывал топкие илистые низины и пытался представить себе, как выглядели эти места до того, как таинственно сгорел дотла знаменитый отель Eel Pie Island — в те волшебные вечера шестидесятых годов, когда в воздухе висели завывания гитары Кита и запах марихуаны и пачули, а девушки в сетчатых платьях с ярким узором скакали на отмелях. Я был и в «100» на Оксфорд-стрит, и даже включился в борьбу против закрытия этого клуба.
Я побывал в заплеванном жвачкой переулке на Илинг-Бродвей, где был знаменитый клуб Алексиса Корнера, в котором пятьдесят лет назад, 12 июля 1962 года, Мик и Кит впервые играли с Брайаном Джонсом, и где фактически родилась группа Rolling Stones. Я множество раз проехал на велосипеде по Эдит-гроув в Челси в поисках дома номер 102 и кухонного окна квартиры, которую Кит в ранние годы делил с Брайаном Джонсом. Там был такой бардак, что они в конце концов не выдержали — всю кухонную утварь свалили горой в раковину, заклеили входную дверь изолентой и сбежали.
Я годами шел по следу Кита, но ни разу не сталкивался с ним самим, а совсем недавно судьба послала мне невероятную удачу.
Я попал на церемонию в Ковент-Гардене, где надо было сказать короткую речь в честь благородного ученого лорда Коэ и вручить ему подарок.
Когда я добрался до здания Королевской оперы, дорога была запружена огромными лимузинами, блестящими черными «бентли» и «майбахами». Было уже около И вечера, но толпы охотников за автографами все еще не расходились и криками приветствовали всех, кто шел через толпу.
В здании Оперы проходил самый торжественный и таинственный ритуал национального культа славы. Я вошел во внутренний дворик, напоминающий огромную арочную теплицу, и смотрел, как ослепительные прожектора рыщут по одетой в смокинги толпе.