Лондон по Джонсону. О людях, которые сделали город, который сделал мир

Если вы попадете на заседание Генеральной Ассамблеи ООН и присмотритесь к представителям разных на родов Земли, вы заметите в их внешности нечто такое, что лично меня слегка поражает. Вот они передо мной — полномочные представители 192 стран, и у каждой из этих стран имеется своя славная история, своя культура и традиции. Но никто — или почти никто — не одет в национальный или, как теперь говорят, этнический костюм своей родной страны.

Нет тюленьих шкур или юбок из травы, нет головных уборов из перьев и татуировок, или украшений из леопардовой шкуры, или опахал из слоновьих хвостов, или костей в носу. Почти не увидишь кафтан или джелабу. Насколько видит глаз — везде мужчины в костюмах, а если попадаются женщины, они одеты в женскую разновидность костюма. И эти костюмы не красные, или золотые, или голубые, или зеленые, или в веселую розовую полосочку.

Они строго черные, однотонные, лацканы с вырезом, светлая рубашка и галстук. Если кто-либо на планете хочет, чтобы его воспринимали серьезно, он носит костюм того типа, что был придуман в период Регентства, в начале 1800-х, человеком, которого звали Красавчик Браммел или Джордж Брайан Браммел (1778–1840).

На первый взгляд в этом человеке было много предосудительного. Он был денди и королевский лизоблюд, который играл на деньги и транжирил богатство на беспутство и одежду. Он утверждал, что одевание занимает у него пять часов, и рекомендовал чистить обувь шампанским. Когда его спросили, сколько нужно денег, чтобы человек чувствовал себя одетым, он ответил: «При известной экономии, я думаю, это можно сделать за 800 фунтов». Заявить такое, когда недельная зарплата среднего лондонца составляла 1 (один) фунт, — это был просто скандал.

Это был сибарит, кусок позолоченных человеческих отбросов и прототип будущих персонажей-бездельников вроде Берти Вустера, которые слишком заботятся о своей одежде и то и дело сбивают невидимые пылинки с рукава из брабантских кружев. И все-таки есть причины хорошо относиться к Красавчику Браммелу. Во-первых, не такой уж он был и лизоблюд.

Был один знаменитый случай на приеме в 1813 году, когда принц Уэльский подошел к четырем молодым денди и заговорил с двумя из них, лордом Элвэнли и Генри Пиррепойнтом, но напрочь проигнорировал Брам мела и еще одного молодого человека по имени Генри Мидмэй. Браммел на это сказал: «Элвэнли, кто такой этот твой толстый друг?» Члены королевской семьи не привыкли, чтобы с ними так разговаривали. А Браммел, хотя был очень влиятелен в мире мужской одежды, фактически двигал ее в направлении, противоположном показухе и крикливости.

Это была эра Наполеоновских войн, и Браммел повел борьбу с излишествами французского стиля. Он увел светских лондонцев от разноцветных сюртуков, шелков, бархата и буклей. Он ввел брюки вместо бриджей с чулками, а шейным платкам он предпочел галстуки. Он хотел, чтобы общее впечатление было строже, но элегантнее. Байрон сказал, что в одежде Браммела не было ничего примечательного, если не считать «какой-то изысканной пристойности».

Короче говоря, Красавчик Браммел страшно облегчил нам, мужчинам, жизнь. Он подарил нам глобальную униформу, которая всегда кстати, и миллиардам людей больше не нужно ломать голову — что, черт побери, сегодня надеть? А еще он создал Лондону мировую репутацию центра мужской моды, и по сей день пошив мужских костюмов на улице Сейвил-роу, или Джермин-стрит, — серьезный источник дохода для экономики Великобритании. «Вам очень идет, сэр!» — говорим мы, щелкая портняжным метром, и преподносим какому-нибудь ближневосточному деспоту пятнадцать костюмов в тонкую полоску и еще один из шотландского твида для охоты на куропаток. Да уж, Красавчик Браммел заслужил себе памятник.