Лондон в огне

Проход Святого Павла в последние годы превратился в нечто среднее между рынком и местом для прогулок, а также для тайных свиданий. Основную часть дохода продавец баллад получал благодаря своему второму ремеслу – сводничеству.

Уильямсон кивнул:

– Перед тем как зайти в собор, двое сторожей оставили свой порох за его пределами и вытащили тело.

– Этот человек погиб при Пожаре, сэр?

– Он определенно не торговец. И вряд ли тело пролежало в часовне долго. Иначе кто-нибудь заметил бы его до Пожара.

– Но зачем тело привезли в Уайтхолл, сэр? – Я был так удивлен, что в моем голосе не прозвучало должного уважения.

Ответом мне была хмурая гримаса.

Привратник принес фонарь. Уильямсон жестом велел мне идти первым и освещать ему путь.

Мы спустились в подвал еще по одной лестнице. Раньше я ни разу здесь не бывал: дворец напоминает гигантский лабиринт, и мне знакома только малая его часть, и то приблизительно. Через весь подвал тянулся коридор с низкими сводами. В верхней части стены слева были проделаны маленькие зарешеченные отверстия, через которые внутрь проникало немного света и воздуха. Справа тянулся ряд запертых дверей.

Уильямсон достал из кармана ключ и отпер самую последнюю дверь. Мы вошли в комнату без окон, с низким цилиндрическим сводом из кирпича. Единственным предметом мебели здесь был стоявший посередине массивный стол. В подвале, как и во всем Лондоне, сильно пахло гарью, а также нечистотами и сыростью.

Под простыней на столе высился неровный бугор.

– Уберите простыню, – велел Уильямсон.

Я поставил фонарь на стол и подчинился. Передо мной предстал обнаженный мужчина. Он лежал на боку лицом ко мне.

– Господь милосердный, – выговорил я.

Мужчина лежал на столе в неловкой позе: его руки были заведены за спину, отчего плечи выпятились вперед, а туловище выгнулось вбок. Казалось, мужчина хотел скатиться со стола, да так и застыл.

Свалявшиеся волосы до плеч казались серыми – видимо, и от пепла, и от седины. Мужчина был очень худ – кожа да кости. Голова поднята, шея вытянута – ни дать ни взять нос баржи.

– Кто он, сэр?

– Не знаю.

Уильямсон взял фонарь и посветил на тело. Оно было усыпано пеплом. Вблизи я заметил, что под слоем грязи кожа трупа желтая, как пергамент. От жара она вся сморщилась и покрылась волдырями. Смрад от тела не исходил, но это еще не значило, что смерть недавняя: под воздействием горячего воздуха оно быстро превратилось в мумию.

Подбородок мужчины зацепился за край стола, и его рот был открыт, отчего погибший казался удивленным. Уцелевшие зубы были обнажены в оскале. На виске темнел синяк.

– Его так и нашли – без одежды? – спросил я, поняв, что Уильямсон ждет от меня вопросов.

– Нет. Одежда здесь. – Уильямсон кивком указал на скамью у стены.

– Должно быть, когда собор загорелся, этот несчастный не смог выбраться наружу.

Уильямсон пожал плечами.

– Переверните его, – распорядился он таким небрежным тоном, будто приказывал мне перевернуть страницу или отпереть дверь.

Перед моим мысленным взором неотступно стояла картина: под сводами подвала парит душа этого человека и наблюдает за нами. Одной рукой я взялся за плечо трупа, другой – за бедро. Прохладная плоть на ощупь была податливой. Казалось, будто у меня в руках кусок вареной свинины. Я осторожно потянул тело на себя.

Телу не хватало жесткости, присущей недавно умершим, что делало его пугающе непредсказуемым, и я все время боялся, что от моих манипуляций оно упадет со стола. А еще оно оказалось неожиданно тяжелым. Наконец труп сдвинулся с места и со стуком перевалился на грудь.

Теперь руки торчали кверху.

– Видите? – тихо спросил Уильямсон.

Мы с ним стояли бок о бок, в свете фонаря разглядывая кисти рук погибшего. Большие пальцы связали шнуром так туго, что они почернели.

– Почему связаны пальцы? – спросил я. – Обычно связывают запястья.

– Не знаю. Но взгляните на его затылок, Марвуд.

Прямо под основанием черепа я разглядел на шее узкую рану.

– Клинок вонзили сзади, – заметил Уильямсон. – Прямо в мозг. Убийца знал, что делал.

Я промолчал. Нет никаких сомнений, что несчастный убит. Пожар помог скрыть много преступлений, и ничего удивительного, что в их числе оказалось убийство. Но я не понимал, почему этот случай так заинтересовал Уильямсона и зачем он привел меня смотреть на труп.

– Обратите внимание, во что был одет этот человек, – вдруг произнес Уильямсон.

Он направился к скамье и показал мне порванную рубашку, затем верхнее платье и бриджи – и то и другое с одинаковым рисунком. Я подошел поближе. От жара ткань потемнела, а местами и обуглилась, но я разглядел и на камзоле, и на бриджах широкие вертикальные полоски. Темные – похоже, что черные, – и желтые.

– Это ливрея? – уточнил я.

– Да.

К воротнику был прикреплен знак с гербом. Уильямсон потер его кончиком пальца. Птица пеликан кормила птенцов мясом, которое вырывала из собственной груди.

– Он слуга Генри Олдерли, банкира, – произнес Уильямсон. – Вы наверняка слышали об этом человеке. Перед нами герб и ливрея его дома. Вот почему тело принесли сюда. Мы должны выяснить, кто убил слугу Олдерли. Однако нужно действовать осторожно.