Лондон в огне (СИ)

— что это было? — бормочет Катрин, ощупью дотягиваясь до бокала. Что-то прохладное, чуть кисловатое, лимонад, что ли? Распухшие губы и язык с трудом ощущают вкус но глотать освежающую жидкость дико приятно. Фло предусмотрительна. Увесистый бокал падает на ковер, ну и хрен с ним. Катрин тоже падает, правда, на подушки, машинально пытается сдвинуть края своего разодранного декольте.

— Еще чего! — шепчет подруга. — Дай полюбоваться.

Руки встречаются среди смятых простыней — ладонь Фло пылает.

— ошеломительно, — признает Катрин. — Но платье же дико дорогое. Такое безрассудство… и от кого? Ух, прямо как тогда… давно…

— А ты такая же… дикая… Да чертт с ним. с платьем, все равно дважды в одном выходить не комильфо, — бормочет Флоранс.

Катрин глупо улыбается потолку. Дуновения из приоткрытого окна, пробиваются за портьеры, холодят грудь и бедро. Чудесно…

— Так отчего взорвались? Ревность? От тебя-то? К этому амбициозному первооткрывателю-хлыщу?

— Ты — зараза, — томно обличает Фло. — Если тебя пробивает искрой, как мне не затлеть? Возбуждение, оно…

— Пустое. Знаешь, что у меня не сексуальное.

— И сексуальное. Слегка. Он опасный, по-своему хорош и непредсказуем. А еще выход в свет, театр, ты в изумительном платье… Кэт, я урожденная буржуйка и вряд ли окончательно изживу этот порок. Зато я безумно…

— Я тоже… — в несчетный раз признается шпионка.

Пальцы сплетаются все неистовее, нежность и вожделение, тревога и еще, еще… Объяснить немыслимо.

— Что-то случится, — вздыхает Фло. — Что-то гадкое.

— Да гадкое всегда случается. Но не сегодня. И потом, мы наготове. Всё. я пойду. Иначе Оно сейчас вопрется с претензиями и будет чуть-чуть право…

Флоранс помогает одеться, торопливо причесывает. Хочется закрыть глаза и никуда не идти.

— Еще чуть-чуть, и можно рискнуть сделать прическу, — уверяет Фло, собирая густые и светлые волосы подруги в недлинный хвост.

Это вряд ли — волосы отросли чуть ниже плеч, до нормальной здешней прически их еще отращивать и отращивать.

— Угу, будем искать прическу. С перламутровыми пуговицами. Ну, или с перламутровым блеском, — Катрин торопливо целует подругу и, подобрав простую свободную юбку, перекидывает ноги через подоконник…

Этаж высок, но нет таких трудностей, которые бы не смогли преодолеть счастливые шпионки.

Напарница по ночной экспедиции ждала в тени парковых деревьев и что-то грызла — судя по запаху, солено-рыбное.

— Я вот тут прогуливаюсь-прогуливаюсь, и делаю вид что так и надо, — намекнула Лоуд, зашвыривая рыбий хвостик за клумбу.

— Благодарю за тактичность. С нас причитается, — пообещала Катрин и туже затянула на талии тяжелый ремень с оружием…

Глава шестнадцатая, Кто-то пьет, кто-то знакомится и негодует, а Чернонос приходит в ужас

Цепь умозаключений, строго и четко выстроенных, приводила к единственному результату. Вильям пытался менять порядок построения, малодушно тасуя постулаты и переводя аксиомы из начала в конец логического ряда, но, увы, итог оставался тем же. Убьют. Вероятно, умертвят без особых мучений и издевательств, но умертвят. Оставлять свидетелей они не могут себе позволить. В столь рискованной игре…

Юноша смотрел на лампу — приглушенный свет чуть вздрагивал на стенах, кирпичи оживали: сырые словно проваливались в стену, сухие и пыльные напористо выпирали — свод играл и жил. Возможно, это от недостатка кислорода. Но ведь как красива эта игра бездушного камня и храброго маленького огня. Заставляет хотеть жить. Впрочем, к смерти Вильяма Шерлока Скотта Холмса и при потушенной лампе не тянуло…

Как бы там ни было, это были полезные сутки. Тикали в кармашке жилета часы — почему-то их даже не подумали отобрать непреднамеренные тюремщики. Работал маленький механизм, подаренный родителями на пятнадцатилетие, время шло, юноша размышлял, обретал надежду, терял ее, готовился мужественно встретить неизбежное, мыслил, а следовательно, существовал. Тот краткий бесконечный ужас, когда он остался в одиночестве, слава богу, не возвращался. Было стыдно. В конце концов, рядом с ним оставались щенки, да и чего терять мистеру Холмсу в этой подземной темнице?

Вильям посмотрел на соседку — маленькая лавочница спала, кутаясь в плащ. Даже во сне хорошенькое личико сохраняло гримаску безнадежности. Временами Тиффани покашливала, изредка всхлипывала. Бодрствующая девушка такой слабости себе не позволяла. Собственно, кроме того всплеска обнаженной и горькой непристойности, и нескольких богохульных проклятий она не позволила себе ни малейшей слабости. Странно, но под кажущейся хрупкостью таился стальной стержень, схожий с бандитским стилетом. Подточенный болезнью, видимо, готовый сломаться, но тем не менее острый и опасный. Она убийца.