Лондон: время московское

Счастливы те, в ком созвучие «студенческие годы» воскрешает в памяти ветки сирени, пытливые лица сотоварищей на заседании научного общества факультета и твой крепнущий голос, провозглашающий открытие, которое, как тебе казалось, перевернет мир, восторг высокого знания, обретенного упорным трудом, усталые вечерние шаги к метро и сожаление: зачем же не позволяют учиться и ночью?! — белый локон подруги на лабораторной работе и ночные, сперва стыдливые, а затем всё более неистовые мечты о госэкзамене… Мне же выпала горькая доля, в памяти лишь одно: вот я уже женатый, отец маленькой дочери, да, я уже прописался в Москве, а всё так же бреду на кафедру физвоспитания с тяжелой сумкой и облачаюсь в не успевающие сохнуть майку и трусы…

В Лондоне, на книжной ярмарке, где как нигде, верней — нигде, как здесь, как нигде… Херня какая-то получается! Короче, как всякий русский автор я чувствовал себя здесь особенно одиноким и уязвимым в тот миг, когда, застыв в толпе, размышлял: а не нагрел ли меня индус в кассе при обмене евро на фунты (забыл в отеле паспорт, а в ублюдочном «Марксе и Спенсере» на Оксфорд-стрит, где рекомендует менять Интернет, обмен по паспорту!), правой рукой я крепко сжимал и слегка разжимал две пачки по десять фунтов, пытаясь прикинуть их толщину, левой — две пачки по двадцать, когда рядом остановился солидный англичанин и с достоинством произнес:

— Я немец. Но давно здесь живу, — и представился, фамилия на «хэ».

Его имя мне ни о чем не говорило, я размышлял: где пересчитать деньги? Постелить на пол газетку… Как-то неудобно опускаться на колени прямо на русском стенде. С другой стороны, Россия — почетный гость.

— Я работал с вами в журнале «Огонек».

Когда это было, толща времени закрыла от меня четвертый и пятый этажи на Бумажном проезде, отдел морали и писем… По какому же курсу наменял мне урод в чалме?

Обиженный немец сделал шаг, чтобы удалиться, но обернулся с последним:

— Я учился на журфаке тремя курсами младше. Мы с вами играли в баскетбол.

Слезы хлынули из моих глаз, и мы обнялись. Брат, брат!

Конечно, удача и редкость: он, блин, играл со мной в баскетбол…

Да за пять лет на журфаке не осталось студента или студентки, с которыми бы я не играл в баскетбол — да я, блин, с каждым успел сыграть!!! — я жил в спортзале!

Да я состарился на той лавочке!!!

За этими решетками на окнах!

Хоть клялся: уйду по весне, по-тихому, как вскроется лед, с началом навигации, залягу в люлю (так в общаге именовали кровать), и до сессии меня никто не поднимет!

И побежал: Главное политическое управление Советской армии и Военно-морского флота написало декану: гласностью и демократизацией совершенствуется, как вы знаете, социализм, подуло обновлением, но авторитет Армии, святыни Патриотизма должны остаться незыблемыми и защищенными от злопыхателей и шавок — как в этом деле обойтись без главного орудия (так и написал) журнала «Советский воин» — вашего студента Т.? Так не опутывайте его формализмом бездушных установлений (да кто вы такие перед величием Главпура?) — дайте Т. «свободное посещение» по «физвосп.», чтобы он, не отвлекаясь, стоял на страже! Мы не просим, это ваш долг. Генерал-полковник, подпись похожа на настоящую.

Света ответила: не надейся, ты у меня каждый пропуск отработаешь.

Но я не из тех, гибких, скользких и переменчивых, лишенных достоинства и принципов, легко отступающих от убеждений, поэтому через пару месяцев я побежал опять: уже главная суперзвезда гласности и перестройки, главный редактор «Огонька», усилившись двумя народными депутатами, обратился к декану: мы разгребаем грязь, сокрушаем косность и ложь армейского мышления и тюремные нравы, воцарившиеся в казармах, а наше главнейшее стенобитное орудие — студент Т., блестяще успевая по первостепенным предметам, вынужден отвлекаться на какую-то… Вместо того чтобы еще больше, еще сильнее, еще жарче… И даже с выездом в командировки! Да предоставьте ему «свободное посещение» по «физвосп.» — не стойте на пути многопартийности и нового Союзного договора!

Света сказала: запомни, мне никто не сможет приказать. Ты у меня еще поплаваешь «четыре по сто», я тебя еще на коньки поставлю, и в эстафете побежишь, и в длину прыгнешь, и — отработаешь каждый пропуск! И последним получишь зачет.