Лондонские сочинители

– Но, сказать по правде, главное мое призвание – роли злодеев. Еркулеса я бы на редкость сыграл или вообще такую роль, чтобы землю грызть и все кругом в щепки разносить! Дальше идут стихи. Их тоже декламировать, Мэри?

– Конечно, дорогой.

Том Коутс тем временем перешептывался с Бенджамином Мильтоном. Когда Мэри назвала брата «дорогой», оба закатились беззвучным смехом. Бенджамин, прикрыв рот платком, корчился в конвульсиях. Чарльз не обращал внимания на веселье приятелей, но Мэри сердито глянула на них, а потом словно невзначай поинтересовалась:

– Что вас так развеселило, господа?

– Так мы же комедию репетируем! Или нет? – давясь смехом, едва выговорил Том.

– У тебя дивная Основа пониже спины, дорогой, – прошептал Бенджамин, из последних сил сдерживая хохот.

Сигфрид Дринкуотер с нетерпением ждал, когда настанет его черед:

– Прошу вас, может, перейдем к сцене с Дудкой? А не то я забуду свою роль. Я себя знаю.

– Там ролька-то – всего ничего, – заметил Альфред Джауэтт. – Полтора слова.

– Клянусь, Фред, даже полтора вылетят из головы.

Сигфрид Дринкуотер, порывистый юноша, постоянно уносился мыслями в славное прошлое своего рода. Он всем и каждому сообщал, что занимает седьмое место среди претендентов на престол острова Гернси; тот факт, что этого престола давно уже нет в природе, ничуть его не смущал. Окружающие не могли взять в толк, отчего он дружит с Альфредом Джауэттом: Альфред был малый расчетливый, пройдошистый и не чуждый корысти. Разделив свое годовое жалованье на количество рабочих часов, он не поленился вычислить, что зарабатывает в час пять пенсов и три фартинга. В столе у него лежала составленная им таблица, и всякий раз, когда ему удавалось часок побездельничать, он вносил эту сумму в свой доход. После работы они с Сигфридом частенько хаживали по захудалым театрикам. Сигфрид с неподдельным восторгом наблюдал за действием, происходящим на крохотной сцене, время от времени пуская слезу при несчастливом повороте событий; Альфред же тем временем невозмутимо разглядывал статисток и ведущих актрис.

– Не пойму, зачем нам ставить эту комедию, если работа идет под сплошное хихиканье, – заявила Мэри.

– А Барроу в своих проповедях, как известно, называл хихиканье упражнением для легких, – возразил Селвин Оньонз. – Еще его обозначают словом «хмыканье».

Том Коутс не выдержал и скорчился от смеха. Селвин славился своей готовностью разъяснять что угодно, к месту и не к месту, причем объяснения его почти всегда грешили против истины и в большом, и в малом. Фраза «Селвин говорит…» стала в Ост-Индской компании присловьем, означавшим, что далее последует полная чушь.

Они добрались до того места в пьесе, когда на призывные слова Питера Пигвы «Френсис Дудка, починщик раздувальных мехов!» на сцене впервые появляется Сигфрид в роли Дудки.

– Выходит, я починщик раздувальных мехов? Я-то думал, что имею отношение к дудкам. Судя по имени.

– Нет, Сигфрид, – отозвался Бенджамин Мильтон, на мгновение выходя из роли Пигвы. – Твое имя имеет отношение к голосу. Голос твой должен походить на пение дудочки.

– То есть?

– Звучать тоненько. Как свирель.

– А разве не звонко или мелодично?

– Об этом в пьесе ни слова. Дудки того времени известны своим тонким высоким звучанием. Голос у них был слабенький.

– Прошу покорно простить, но никто из рода Дринкуотеров никогда слабым не был. Спросите жителей Гернси.

– Просто возьмите чуточку повыше, мистер Дринкуотер.

– Что вы сказали, мисс Лэм?

– Постарайтесь говорить более высоким голосом. Пожалуйста, еще раз, мистер Мильтон.

– Френсис Дудка, починщик раздувальных мехов!

– Есть, Питер Пигва!

– Ты должен взять на себя роль Фисбы.

– А кто будет этот Фисба? Странствующий рыцарь?

– Нет, это дама, в которую влюблен Пирам.

– Нет, честью прошу, не заставляйте меня играть женщину. Не стану я изображать особу женского пола! – Сигфрид был возмущен до глубины души. – Чарльз, ты же меня уверял, что я буду играть роль добропорядочного мастерового.

– Так оно и есть.

– Я женское платье не надену.

Селвин Оньонз опять вмешался в разговор:

– Тебе достаточно надеть халат или передник.

– Что, прости? Я не ослышался? Передник?! Да никто из рода Дринкуотеров знать не знает такого слова.

Бенджамин Мильтон и Том Коутс с нескрываемым удовольствием слушали этот разговор. Бенджамин достал из кармана фляжку с портером и украдкой отпил из горлышка. Затем передал фляжку Тому; тот отвернулся и тоже сделал глоток. Альфред Джауэтт наклонился к ним и шутливо укорил:

– Ай-ай-ай, в воскресное-то утро! – И, указывая на дом Лэмов, спросил: – Они в церковь ушли?

– Не думаю, – ответил Том. – Впрочем, миссис Лэм очень набожна. Так, во всяком случае, мне говорили.

– Я слыхал, что у папули чердак того.

– Что-что?

– Чердак, говорю, не в порядке, – он указал на голову. – Это у них семейное.

Тем временем Мэри Лэм повторила Сигфриду слова его роли: