Прошло несколько недель, столичные бальные туфли, за которые было заплачено семь шиллингов шесть пенсов, уже изрядно пообносились, когда, наконец, наступил долгожданный день костюмированного бала, на котором впервые в текущем сезоне должны были сойтись все семьдесят пять учеников и за свои четыре шиллинга и шесть пенсов насладиться ярким освещением и музыкой. Мистер Огастес Купер нарочно, в честь торжества, заказал себе новый фрак за два фунта десять шиллингов у портного в Тарнстайле[12]
. Это был его первый выход в свет, и тут же, вслед за великолепным сицилианским па-де-шаль в исполнении четырнадцати девиц, одетых в национальные костюмы, он должен был открывать кадриль в паре с самой мисс Билльсметти, с которой он, с тех пор как познакомился, успел уже сойтись на короткую ногу. Словом, настоящий бал! Все было продумано до мельчайших частностей. Мальчик – тот, что шагал меж двух щитов, – стоял у входной двери, принимая цилиндры и шляпки. В задней комнатке стояла складная кровать, на которой мисс Билльсметти заваривала кофе и чай для тех кавалеров, которые пожелали бы – за дополнительную плату – вкусить какой-либо из этих напитков, а также для тех дам, которых эти кавалеры пожелали бы угостить; тут же можно было получить глинтвейн и лимонад – восемнадцать пенсов стакан. И, наконец, по уговору с хозяином пивной, что за углом, один из его слуг обносил гостей пивом. Словом, устроители вечера не ударили лицом в грязь. Зато и общество собралось самое, можно сказать, блистательное. Одни дамы чего стоили! А их шелковые розовые чулки! А искусственные цветы! А карет-то, карет! Не успевала одна карета привезти двух-трех дам, как тут же подъезжала другая, и из нее выходили еще две дамы. И все они были знакомы – не только между собой, но еще и с большей частью кавалеров, что создавало атмосферу приятной развязности и оживления. Синьор Билльсметти, во фраке с узкими в обтяжку панталонами и огромным голубым бантом в петлице, представил кавалеров тем дамам, с которыми они еще не были знакомы. Дамы болтали без умолку и смеялись так, что сердце радовалось.Что касается танца с шалью, то более волнующего зрелища никто никогда еще не видывал! Что тут творилось! Все было вихрь. Юбки гремели, мелькали веера, дамы путались в гирляндах искусственных цветов, кавалеры их вызволяли… Что же до мистера Купера, то он с честью справился со своей ролью в кадрили. Правда, время от времени он как бы отлучался от своей дамы, и в таких случаях оказывался пятым в другой четверке, где и отплясывал с похвальным усердием, либо его заносило совсем уже бог знает куда, и он скользил в одиночку по паркету, без видимой цели. В общем же, его все-таки удавалось так направить, что к концу фигуры он оказывался на своем месте. Во всяком случае, после кадрили дамы и кавалеры обступили его толпой и осыпали комплиментами, уверяя, что им никогда не доводилось наблюдать столь блистательных успехов у новичка. Огастес Купер, чрезвычайно довольный собой, а заодно и обществом, «поставил» изрядное количество виски с содовой, глинтвейна и всевозможных смесей, потчуя ими десятка два-три особенно близких своих друзей, которых он обрел в избранном кругу, состоящим из семидесяти пяти учащихся.