Лондонский мост

Города умирали, когда разбивались дыхалки – те, в которых с самого начала было хуже всего. В других – кто знает, что там случилось? Может, нам здесь повезло, может, нет. Но наши дыхалки всё ещё работали – только случались чумные поветрия, и люди умирали. После того как умерло всё старичьё, воздуха стало гораздо больше.

Но Лондон раньше был городом. Лондонский мост? Мост в другой город? Но как можно ступить с плиты на мост, который нельзя ни увидеть, ни пощупать? Серебро… Золото… У нас имелись золотые и серебряные вещи, мы брали их в старых лавках. Мои тикалки были золотые.

Во всей песне вроде бы был какой-то смысл, только я его не улавливал. Но в другой, которую он пел, когда они выстроились на плитах… Я закрыл глаза, пытаясь вспомнить их движения, и двинулся к квадрату, где стояла Марси – последнему справа, ступая по разноцветным плитам, как это – я помнил – делала она.

Ага, я едва из шкуры не вывернулся, потому что этим плитам не было до меня никакого дела. Я прыгал, прыгал – нет огней. Выходит, огни имели значение. Может, и песня тоже…

Я был уже почти у плиты, где стоял Считалка, но прежде чем я её достиг, он вернулся! Он весь сиял голубым и золотым, так что глазам было больно, и просто стоял, глядя на меня. У него не было ни станнера, ни пыхалки, ни даже заточки. Я мог прирезать его, как трубокрысу. Только если я это сделаю, то никогда не найду Марси, поэтому я должен узнать, что у него на уме.

Затем он отвесил мне поклон и произнёс нечто, в чём смысла было не больше чем у Ала, дошедшего до ручки.

Гуси, гуси, га, га, га!
Есть хотите? Да, да, да!

Я оставил заточку за поясом, но это не значит, что я не мог её достать. Я лёгкий, но быстрый, и могу уделать любого парня в нашей орде. Они слишком долго думают, прежде чем прыгнуть. Он всё ещё разглагольствовал, когда я на него бросился.

Это было – словно врезаться головой прямо в стену. Я и пальцем до него не дотронулся, просто отлетел назад и свалился на пол с таким грохотом, что вокруг меня ветер поднялся. А он всё так же стоял, хладнокровно, как сосулька, и покачивал головой, будто не верил, что какой-то парень может быть так глуп, чтобы наброситься на него. Хотел бы я теперь на худой конец иметь пыхалку, но у меня давно уже никакой не было.

Раз, два, три, четыре,
Три, четыре – чудеса.
Все хорошие детишки
Попадут на небеса.
Раз, два, три, четыре.
Три четыре – дальше пять.
Всем плохим детишкам
Придётся подождать.

Мне не хотелось стукаться головой во второй раз. Так его не взять, во всяком случае, не голыми руками. Сидя на полу, я взглянул на него. Потом понял, что он старикан – взаправду старикан. Всё лицо у него было в морщинах и, хотя вокруг головы у него имелась реденькая бахрома седых волос, макушка была совсем лысая. Всё остальное тело у него было закрыто этими сверкающими одёжками. Я никогда ещё не видел таких старых, кроме как на записи – он словно вышел из движущихся картинок.

– Где Марси?

Если старикан – Ал, возможно, он сумеет мне ответить. Иногда от Алов этого можно добиться.

Есть цвет один на свете
И есть другой, и третий.
Их дальше можно счесть:
Четыре, пять и шесть,
Всего их будет семь,
Мы их сочли совсем.
Ответ за тобой,
Который цвет твой?

Он указал на меня. Похоже, он ожидал какого-то ответа. Он что, имел в виду плиту, на которой я сидел? Если так – она была красная, он и сам мог это видеть. Правда, если он налопался таблеток – тогда, конечно, никаких цветов не разбирает.

– Красный, – сыграл я наудачу. Может, сумею задержать его разговором, пока не придут парни, хотя на это надежды мало – Шиму предстоит пройти долгий путь.

Ты слишком большой,
Дверь слишком мала.
Путь этот – не твой.
Такие дела.

И снова покачал головой, словно по какой-то причине вправду жалел меня.

– Слушай… – я старался быть терпеливым, как с Алом, когда от него обязательно нужно чего-нибудь добиться. – Марси была здесь. Ты указал на неё – она исчезла. Где она теперь?

Он снова запел:

Строй из камня, кирпича,
Кирпича, кирпича.
Вот опора – так крепка,
Простоит она века…

Как-то он дал мне понять, что все его песенки имели смысл, если я сумею его найти. И этот намёк, что я уже слишком большой…

– Почему я слишком большой? – спросил я.

А и Б сидели на трубе.
Скажи, который год тебе?

Марси была малышкой. Маленькой, юной. Она подходила. Ему нужны были малыши. Я был слишком большой, слишком старый.

– Не знаю… возможно, мне около шестнадцати… я так думаю. Но мне нужна Марси…