Лорд 3

К людям я вышел в сопровождении пары волколаков в человеческих обличиях. Двое других и сокол устроили позиции с трёх сторон лагеря, чтобы контролировать не столько деревенских, сколько обезопасить нас всех от неприятных неожиданностей, которые имеют такую гадкую привычку случаться тогда, когда их не ждёшь.

— Эй, стоять или стрелять буду! Кто такие? — раздался хриплый голос часового, который окликнул меня с оборотнем, когда между нами было метров пятьдесят. Сам охранник пристроился на поваленном дереве, закрыв себя со всех сторон срубленными сосновыми ветками и молодыми сосенками, воткнув те в сугробы. Сделал это, к слову, зря, так как в том месте не росло ничего хвойного, и такая лужайка сразу бросалась в глаза.

— Свои мы, партизаны.

С минуту стояла тишина.

— Оружие бросайте.

— Ага, прям уже, — с сарказмом ответил я. — Дед, ты говори, да не заговаривайся. Не хочешь нас видеть — так мы уйти можем. А вы тут сами со своими проблемами разбирайтесь.

— Вот сейчас как жахну жаканами и на две проблемы у меня меньше станет, — пригрозил тот.

— Смотри себе зад не отстрели, охотничек, — влез в беседу волколак.

Пришлось несколько минут стоять и лениво переругиваться с часовым, пока не появились новые действующие лица. Ещё двое мужчин и женщина, все трое немолодые, в возрасте около полувека.

— Вот ты тютя, — немедленно набросилась на часового представительница слабого пола. — Да где ж ты видел немцев татар?

— У них оружие немецкое. Глянь на их автоматы, — стал защищаться наш оппонент.

— У нас тоже есть автоматы, так мы тоже…

— Помолчи, Авдотья, — оборвал её один из вновь пришедших, потом глянул на нас исподлобья. — Вы кто такие?

— Партизаны, возвращаемся из рейда в отряд. Вот вас увидели и решили познакомиться, узнать последние новости, — сообщил я ему заготовленную версию. По факту, сказал чистую правду.

— И где ж вы рейдовали-то? И где ваш лагерь?

— А это уже не ваше дело, гражданин, — ответил я ему. Можно было бы использовать привычную ментальную практику, но было лень, плюс, захотелось проверить в деле подарок Озерова. Он уже давно выдал несколько серьёзных — по его словам — документов на случай встречи с партизанскими отрядами, диверсионными группами и так далее. Сейчас самое оно, чтобы проверить силу этой бумажки с печатями. — Мои документы.

Мужчина принял у меня и принялся внимательно читать, часто поднимая глаза на меня.

— Цита… да… — дошёл он до фамилии.

— Киррлис Цыдендамбаев, — сказал я и невольно скривился. По какой-то причине в Москве меня «офамильничали» этой трудновыговариваемой с непривычки фамилией. Мол, она из самых распространённых в Монголии, не даст моим недругам никакого шанса ко мне прицепиться. А для документов она нужна, и раз я не желаю назвать свою настоящую, то пусть будет эта. Не говорить же, что у меня, выходца из семьи пастухов и кожемяк, фамилии просто нет.

Пара печатей и несколько подписей заставили читающего проникнуться к нам уважением.

— Извините, товарищ Ци… тидол… мата…

— Киррлис, товарищ Киррлис, — вновь скривился я. — Я уже привык к такому обращению.

— Ещё раз извините, товарищ Киррлис. А я Григорий Афанасьевич Киржич, — потом ткнул в того, с кем пришёл. — Семён Павлович Рябов и Авдотья Ильинична Кисилёва. А там Панас Игнатыч Смолич, — он махнул рукой в сторону караульного, который вышел к нам со своего поста, движимый любопытством. — Погреться не хотите у костерка? Угостить почти нечем, можем дать по яйцу варёному, кружке молока и хлеба с отрубями.

— Погреемся, почему нет, — улыбнулся я ему. — А еду приберегите для своих людей. Мы-то уже ночью в отряде будем, так что, потерпим.

Пока мы дошли до одного из шалашей, устроенного под большой сосной, из других таких же построек высыпало чуть ли не всё население лагеря.

— Партизаны, — пронеслось по окрестностям шушуканье беженцев. Вместе с этим до меня донеслись различные версия нашего появления в этих местах. От того, что мы единственные выжившие из нескольких сотен, которые дали прикурить гитлеровцам под Полоцком, до той, что мы прибыли за ними и за нами следом движется обоз с пустыми санями и телегами, а мы опередили, чтобы дать время собрать вещи.

Несмотря на мой отказ от угощения, новые знакомые с ним, отказом, не согласились. Уже скоро нам с волколаком вручили по большой кружке кипятка, слегка «забелённым» ягодным вареньем и маленькое блюдце с несколькими ложками густого, как смола, того же варенья. К этому прилагались два кусочка сильно крошащегося ржаного хлеба, в котором малосъедобных добавок было чересчур, кажется, там не отруби лежали, а мелкорубленая кора или травяные корни. С плодами хлебного дерева было не сравнить. И тем более не сравнить с караваями, которые пеклись у Ильича на кухне.