Прежде чем Байрон отправился из Лондона в Челтнем, Ньюстед наконец был продан. 14 августа поместье выставили на аукцион, но по совету Хэнсона Байрон не принял ни одного предложения, и на следующий день Томас Клотон, юрист из Ланкашира, предложил ему 140 000 фунтов за всю собственность, включая деревянные строения, 3200 акров парка и ферм и мебель. Предложение было принято, но Клотон скоро отступился и запросом документов на поместье и другими уловками отложил выплату денег, включая задаток в 25 000 фунтов. Байрон опять оказался в затруднительном положении.
После напряженных трудов весной и летом Байрон был рад провести время в спокойном кругу семейств Джерси, Холланд, Мельбурн и других лондонских друзей, которые в сентябре собрались на модном водном курорте. Лорд Холланд убедил его написать речь к открытию нового театра «Друри-Лейн», построенного после того, как старый театр был разрушен в 1809 году. Устроили специальный конкурс на лучшую речь, но Байрон отклонил это предложение. «Не хочу соперничества», – сказал он леди Мельбурн. Однако, когда ни одну речь не одобрили, Байрон согласился порадовать лорда Холланда, но ему пришлось приложить немало усилий, чтобы написать что-нибудь подходящее, и, хотя занятие его утомило, он не мог не согласиться с заявлением своего друга Перри в «Морнинг кроникл», что «в некоторых местах речь не очень благозвучна, но в общем весьма культурная».
Облегчение, испытанное Байроном после унизительного романа с Каролиной Лэм, отражено в его письме к леди Мельбурн: «…вам будет приятно услышать, что я мечтаю, чтобы это наконец закончилось, после чего я, конечно, не буду искать путей сближения с ней. Дело не в том, что я люблю другую, просто любовь не для меня, я устал быть дураком… По раннему опыту сужу, что любовь – нечто автоматическое, будто плавание. Когда-то мне нравилось и то и другое, но, поскольку теперь я не плаваю, а только бултыхаюсь в воде, любовь для меня теперь лишь некая обязанность…»
Байрон не признался леди Мельбурн, насколько сильно он был привязан к Каролине. Но ему была необходима ее помощь, не только для того, чтобы избавиться от надоевшей Каролины, но и чтобы узнать нечто важное для себя. Байрон признался леди Мельбурн, что обманывал и себя и ее, когда говорил, что не любит другую. Он поразил ее признанием: «…была и есть одна женщина, на которой я мечтал жениться, если бы не помешали эта связь и другие обстоятельства… Я имею в виду мисс Милбэнк. Я мало знаю о ней и не думаю, что у меня есть надежда добиться ее расположения. Но никогда не встречал я женщины, которая бы вызывала во мне большее уважение».
Леди Мельбурн сама мечтала устроить жизнь Байрона и желала, чтобы он забыл о своем увлечении Каролиной, но не могла поверить в его серьезность и в то, что ее племянница, образец совершенства, сумеет справиться с причудами байроновского темперамента. На ее удивление, он ответил: «Я восхищаюсь мисс Милбэнк, потому что она умная, милая и высокого происхождения женщина, так как насчет последнего во мне еще крепки предрассудки норманнских и шотландских предков, особенно если речь заходит о женитьбе. Что касается любви, то она может возникнуть за неделю, если только дама уже питает к вам какие-нибудь дружеские чувства; кроме того, лучше жениться, испытывая уважение и уверенность, нежели страсть, а мисс Милбэнк достаточна мила, чтобы быть любимой мужем, и не настолько ослепительно красива, чтобы привлекать толпы соперников».
Байрон не мог открыть леди Мельбурн всю глубину своего чувства к Каролине. Он неохотно воспринял ее совет написать ей дружеское письмо. Это «будет похоже на равнодушие и воспримется как оскорбление…». Теперь ему казалось, что остается лишь один путь – женитьба, и он шутливо умолял леди Мельбурн узнать мнение Аннабеллы, хотя бы «ради удовольствия называть вас тетушкой!».