Лорд и королева

— Мне будет легче обучаться в сельской местности, вдали от двора. Я осознаю, что слишком далеко зашла в познании новой веры и мне потребуется глубокое погружение…

— Ты не покинешь двора, — отрезала Мария, как будто почувствовала, что ее сестра пытается прибегнуть к помощи времени, всегда помогавшего ей выпутываться из множества сложнейших ситуаций.

Ну что ж, подумала Елизавета, пусть я снова буду подвергаться огромной опасности. Но и королева должна понять, что требуется громадное количество времени, чтобы на меня могло снизойти столь великое откровение, которое мне безусловно чуждо!

Всеобщие помыслы были полностью устремлены к церемонии коронации. И только у двух женщин в королевстве — Елизаветы и герцогини Нортумберлендской — мысли были заняты иным.

Пока Елизавета пеклась о собственной жизни, герцогиня лелеяла одну-единственную мечту. Джейн Дадли встречалась с одной придворной дамой, которая, закутанная в длинную мантилью, чтобы не быть узнанной, навестила ее по доброте своей, оставив баркас у потайных сходней и перебежав через лужайку. Побывать в резиденции Нортумберлендов считалось делом таким же опасным, как раньше — почетным.

— О, Джейн, Джейн, ты не должна отчаиваться, — запричитала дама, обнимая свою давнюю подругу. — У королевы мягкое сердце. То, что твой старший все еще находится в темнице, — хороший знак. Говорят, что она все еще отказывается отправить на плаху леди Джейн, хотя Гардинер и Ренар уговаривают ее сделать это как можно скорее. Она хочет проявить милосердие, и я уверена, что она его все-таки проявит. Подожди до коронации. Тогда ее величество почувствует себя уверенно сидящей на троне и станет более милосердной.

У Джейн из глаз брызнули слезы.

— Сегодня это от счастья, — пояснила она.

— Как только коронация завершится, я попытаюсь в подходящий момент замолвить за тебя словечко, дорогая Джейн. Может, тебе позволят навестить твоих мальчиков. Не падай духом. Чем больше пройдет времени — тем лучше, ведь тогда будет больше надежды на освобождение. Помни, трех младших все еще не судили.

После этого жизнь показалась Джейн более сносной. Герцогиня с нетерпением ждала коронации.

Как же ликовал народ, когда королева отправилась в шествие по городу! Марию, восседавшую в покрытом серебристой тканью паланкине, который тащили шесть статных белых лошадей, окружали семьдесят знатных дам, облаченных в темно-красный бархат. Сама королева была одета в голубое бархатное платье, отороченное горностаем. Головной убор представлял собой золотую сетку, украшенную бриллиантами и жемчугами. Он был так тяжел, что ей с трудом удавалось держать голову прямо. Ее бывшая няня госпожа Кларенциус, которой она доверяла больше всех на свете, бросала на нее время от времени беспокойный взгляд и умоляла снять тяжелый убор, который, как понимала она, причинял неудобство и головные боли.

Но в тот день Мария страдала не только от этого. Она во всей полноте ощутила присутствие младшей сестры и с горечью осознала, что многие из собравшихся здесь людей невольно сравнивали их: болезненность одной и пышущий здоровьем вид другой, зрелый возраст и цветущую юность. Может, Гардинер был прав? Может, был прав и Ренар? Так что же — оставить Елизавету в живых было безумием?..

А принцесса наслаждалась парадным выездом. Пусть смерть уже не за горами, но все это великолепие, в котором она играла видную роль, по праву принадлежало дочери Генриха VIII. Рядом с ней сидела четвертая жена ее отца — одна из шести оставшаяся в живых. Женщины были одеты одинаково, что давало Елизавете очевидное преимущество. Анну Клевскую никогда нельзя было назвать красавицей, и сейчас на ее фоне молодая двадцатилетняя девушка, безусловно, блистала красотой. Они сидели бок о бок в своих серебряных одеждах, очень похожих на те наряды, которые мать Елизаветы привезла с собой из Франции.

На улице Фэнчерч четверо мужчин — каждый из них был около семи футов росту — прочитали оды. На улице Грейсчерч процессия приостановилась, чтобы наряженный ангелом трубач мог сыграть для королевы, а у ворот школы Святого Петра поэт Эдвуд прочел Марии несколько своих стихов. Люди ликовали и уже готовились пировать после того, как они поприветствуют королеву, принцессу Елизавету и молодого и красивого Эдуарда Куртенэ, новоиспеченного герцога Девонширского. Простой народ несказанно радовался бочкам с вином, в изобилии выставленным в честь коронации.

Елизавета вместе с Анной Клевской следовали непосредственно за королевой. «Наверняка, — рассуждала она, — королева не может прохладно ко мне относиться, раз она позволила мне занять такое почетное место в этой процессии».

Елизавета высоко занеслась в своих мечтах, вообразив себя центром всего этого волшебного действа.

И тут она услышала голос Гардинера: