Лорд Хорнблауэр

Тем не менее, религиозная церемония тоже может быть проведена, и их союз может быть благословлен церковью, при условии соблюдения предосторожностей, неизбежных при смешанном браке. Анетта никогда не откажется от попыток обратить Брауна в свою веру, а дети их с рождения станут католиками. Когда это растолковали Брауну, тот кивнул в знак согласия: похоже, он не страдал щепетильностью в вопросах религии.

Деревушка Смоллбридж однажды уже испытала шок при появлении в ней негритянки — горничной Барбары, люди качали головой, осуждая привычку Барбары и Хорнблауэр каждый день принимать ванну. Что будет, когда там появится католичка, даже целая семья папистов, Хорнблауэр затруднялся себе представить. Ну вот, он опять думает о Смоллбрижде. Это именно то, что называется «двойная жизнь». Он задумчиво посмотрел на графа, гостеприимством которого так злоупотреблял. Недопустимо говорить о преступной любви, имея в виду Мари — она не виновата ни в чем. А он? Должен ли он чувствовать вину за поступок, от которого невозможно было удержаться? Виновен ли он в том, что водоворот выбросил его на берег Луары в миле от места, где он стоит сейчас? Хорнблауэр перевел взгляд на Мари, и как всегда, страстное влечение к ней заполнило его с такой силой, что он вздрогнул, осознав, что граф обращается к нему.

— Орацио, — произнес граф, — будем мы танцевать на свадьбе?

Они устроили из этого случая настоящий карнавал, что мало удивляло Хорнблауэра, имевшего весьма смутные и далекие от истины представления об отношениях между старорежимными сеньорами и их крепостными. На двор замка выкатили бочки с вином, там играл почти настоящий оркестр из скрипачей и свирельщиков из Оверни, извлекавших из своих инструментов звуки, подобные шотландской волынке, что причиняло лишенному музыкального слуха Хорнблауэру страшные мучения. Граф пошел танцевать с толстухой Жанной, а отец невесты вывел Мари. Лилось вино, поедались явства, звучали соленые шуточки и заздравные тосты. В округе, насколько можно было судить, брак местной девушки с еретиком-иностранцем восприняли на удивление спокойно: местные крестьяне похлопывали Брауна по спине, а их жены целовали его в иссеченные ветрами щеки под аккомпанемент радостных криков. Впрочем, Браун у всех умел снискать популярность, и, похоже, был прирожденным танцором.

Хорнблауэр, не имея возможности отличить одну мелодию от другой, вынужден был прислушиваться к ритму и стараться повторять движения остальных, в результате чего ему удавалось неуклюже следовать фигурам танца, переходя от одной одаренной аппетитными, как спелые яблоки, щечками, партнерши, к другой. Он то объедался лакомствами с ломящегося стола, то лихо приплясывал на замощенном булыжником дворе между двумя пышногрудыми девицами, держа их за руки и заливаясь безудержным смехом. Ему казалось странным (даже в этот момент он не переставал заниматься самоанализом), что он способен так веселиться. Мари улыбалась, украдкой бросая на него взоры из под ресниц.

Сидя, вытянув ноги, в салоне замка, он чувствовал себя невероятно усталым, но счастливым. Феликс, снова превратившийся в образцового мажордома, готов был выслушать их с графом приказания.

— Появились странные слухи, — сказал граф, казавшийся ничуть не уставшим и элегантным, как всегда. — Мне не хотелось портить праздник, обсуждая их, но поговаривают, что Бонапарт сбежал с Эльбы и высадился во Франции.

— Действительно странно, — лениво согласился Хорнблауэр, ему потребовалось время, чтобы значимость известий достигла его затуманенного рассудка. — Что он намерен предпринять?

— Снова претендовать на французский трон, — с полной серьезностью заявил граф.

— Не прошло и года, как народ отверг его.

— Это верно. Возможно, Бонапарт найдет решение той проблемы, которую мы обсуждали как-то на днях. Без сомнения, король прикажет расстрелять его, если сможет поймать, и, возможно, это положит конец всем интригам и неурядицам.

— Совершенно верно.

— Но мне хотелось бы, хоть это наивно, услышать о смерти Бонапарта одновременно с вестями о его высадке.

Граф казался мрачным, и Хорнблауэр почувствовал легкое беспокойство. Он знал, что его хозяина всегда отличали здравые суждения о политике.

— Чего вы боитесь, сэр? — задал вопрос Хорнблауэр, постепенно обретающий возможность мыслить снова.

— Боюсь, что он, вопреки ожиданиям, может достичь успеха. Вам известна власть его имени, а король, или его советники, не проявляли с момента реставрации столь необходимой в подобных случаях умеренности.