Лорд Очарование (ЛП)

Пэн уже дрожала от негодования.

— Хватит притворяться! Это внушает мне отвращение.

— Ах, дорогая Пэн, такая же наивная и глупенькая, как Персефона. [74]

Он улыбнулся ей, опустил хлеб на поднос и поднял кубок с элем. Если прежде его движения были изящны, теперь к ним добавились уверенность и стремительность человека, привыкшего приказывать. Отвернувшись от нее, он отошел и прислонился спиной к стене у окна. Он внимательно изучал ее, и ей постепенно становилось неуютно под его взглядом.

— Я надеюсь, вы сказали правду, когда говорили, что не любите меня.

— Это так.

Он покачал головой и уставился на нее с состраданием, потягивая свой эль. — Я боюсь за Вас, госпожа. Не думайте, что я не благодарен Вам. Вы спасли мне жизнь и оказали поддержку, когда я был немного не в себе. Правда, я благодарю Бога и Вас за мое выздоровление, и мне жаль, что я не могу остаться дольше, чтобы показать Вам насколько я сожалею, что заставил Вас думать, что в моем сердце было нечто большее, чем просто благодарность. Но Вы должны понять, что я был ранен.

Слезы жгли ее глаза.

— Это еще одна уловка, и будь ты проклят, что воспользовался ею.

Она следила, как его пристальный взгляд блуждал от подноса и назад к ней. Он вздохнул, затем вскочил на подоконник и согнул одну ногу в колене, обхватив ее рукой.

— Это ужасное недоразумение, красавица, и я всем сердцем сожалею, что был его причиной.

— Прекрати.

— Дела огромной важности требуют моего внимания. Я не могу рисковать из-за Вас жизнями людей. — Он торжественно посмотрел на нее. — Я прошу Вас помнить об этом, когда придет время… Я очень привязан к Вам. Во имя Вашей любви ко мне, помните это.

— Ты ничего не понял. Люблю я тебя или нет — а я не люблю — я не позволю тебе осуществить свои грязные планы против спокойствия Англии.

Не ответив, он опустил глаза, как будто глубоко задумался, затем поднял голову и улыбнулся ей. Это была улыбка смятых простыней и вина со специями, смеха позади стога сена, тайных свиданий в пустынных альковах. И это было настолько непохоже на Тристана, что Пэн сделала шаг назад, подальше от чувственной интимности, которую он обещал. Ее смятение было столь велико, что она не отреагировала, когда он внезапно оказался рядом с ней.

— Ну, подружка. Нет никакой надобности в этих отговорках.

Морща лоб, она попыталась взять себя в руки, но он был слишком близко и говорил таким мягким голосом, похожим на львиное мурлыканье.

— В искренней страсти нет ничего постыдного.

Он накрыл ее руку, жест, который никак не должен был пробудить жар в ее самом сокровенном месте. Он наклонился, поднял ее длинный вьющийся локон и поцеловал его. Изумление заставило ее застыть и не двигаться, когда он начал нашептывать ей.

— Вы — единственная кто притворяется. Я, милая хозяйка, говорю Вам правду.

Голова твоя на тебе как Кармил, и волосы на голове твоей, как пурпур; царь увлечен твоими кудрями.
Как ты прекрасна, как привлекательна, возлюбленная, твоею миловидностью!

[75]

Пэн отвернулась от него, как только до нее дошел смысл его слов. Он последовал за нею, и она отступила.

— Чума на твои цветастые похотливые речи, любезный. Я не желаю иметь ничего общего ни с этим, ни с тобой. — Ну, подружка, — сказал он, преследуя ее, — не так много времени прошло с тех пор, как Вы заставили меня чувствовать себя преследуемым оленем.

— Без сомнения не без ваших собственных ухищрений. Наши столкновения случаются только из-за вашего непристойного очарования.

Он замер на месте и впился в нее взглядом. Пэн осмотрела спальню и нашла взглядом дверь. Она кинулась к ней, постучала и повернулась, чтобы противостать оскорбленной мужской гордости.

Он положил руки на бедра.

— Признайте правду. Вы хотели меня.

Дверь открылась, и Эрбут заглянул внутрь, затем отступил и наставил свою пику на пленника.

— Это твоих рук дело, — сказала Пэн, протискиваясь в дверь. — Ты — грязный притворщик, и это самая подлая твоя выдумка. Ей Богу, я удивляюсь, что у тебя не выросли рога и хвост от всего того зла, что ты причинил. Вы ночью восседаете по правую руку от князя преисподней?

Прежде чем она смогла закрыть дверь, он оказался рядом, хмурый и напряженный от ярости, хотя тон его оставался безмятежным.

— Божье дыхание, подружка. Какие чудовищные небылицы Вы плетете. Если бы Вы не хотели меня, Вы бы не вспыхнули от страстного томления, когда только что натолкнулись на меня. Я просто лежал и почти дремал, и все же вид моего тела воспламенил Вас. Поистине, удивительно, что Вы не прыгнули на меня, как имели обыкновение делать еще несколько дней назад.

— Чума на тебя! — Она захлопнула дверь перед его лицом.

Она услышала, как он кричит через дубовую дверь, которая разделила их.

— Вернитесь. Я готов подчиниться вашему страстному желанию.

Пэн убежала прежде, чем смогла услышать что-либо еще. Спускаясь вниз, она попыталась придумать достаточно грязное для него оскорбление.