Лорд Теней

– Бывали и парабатаи, которые потом возненавидели друг друга. Вспомнить хотя бы Люциана Греймарка и Валентина Моргенштерна.

– С нами такого не произойдет. Мы выбрали друг друга еще в детстве. А потом снова, когда нам было по четырнадцать. Я выбрал тебя, а ты выбрала меня. Это же и есть церемония парабатаев, так ведь? Способ скрепить эту клятву – обещание, что я всегда буду выбирать тебя.

Она прислонилась к его руке – всего лишь легчайшее касание плеча плечом, – но от этого во всем теле Джулиана словно зажглись фейерверки, как над пирсом Санта-Моника.

– Джулс!

Он кивнул, не решаясь заговорить.

– Я тоже всегда буду выбирать тебя, – сказала она и, положив голову ему на плечо, закрыла глаза.

Кристина резко очнулась от беспокойного сна. В комнате царил полумрак; она свернулась клубочком в изножье кровати, поджав под себя ноги. Кьеран, откинувшись на подушки, спал дурманным сном, а Марк, укутавшись в одеяла, лежал на полу.

Два часа, – сказала Нене. Каждые два часа надо было проверять, как там Кьеран. Она вновь взглянула на Марка, решила, что не может его будить, вздохнула и, сев, потянулась через кровать к принцу фэйри.

Многие казались во сне спокойными и безмятежными – но только не Кьеран. Он тяжело дышал, а глаза судорожно бегали под закрытыми веками, руки нервно плясали по покрывалу. И все же, когда она наклонилась и неловко задрала рубашку у него на спине, он не проснулся.

Кьеран весь горел. Но, тем не менее, вблизи он был до боли прелестен: длинные скулы перекликались с миндалевидными глазами, густые ресницы прикрывали их, точно перья, а волосы были глубокого иссиня-черного цвета.

Кристина быстро сменила примочку; старая наполовину пропиталась кровью. Когда она нагнулась, чтобы опустить рубашку Кьерана обратно, его рука вдруг сжала ее запястье как тисками.

На Кристину снизу вверх глядели черный и серебряный глаза. Сухие и потрескавшиеся губы шевельнулись.

– Воды? – прошептал он.

Каким-то образом ей удалось одной рукой перелить воды из кружки на прикроватном столике в оловянную чашу и подать ему. Кьеран осушил чашу, не выпуская ее руки.

– Ты, может, меня не помнишь, – сказала она. – Я Кристина.

Кьеран опустил чашу и уставился на нее.

– Я знаю, кто ты, – немного помолчав, произнес он. – Я думал… но нет. Мы при Благом Дворе.

– Да, – сказала Кристина. – Марк спит, – добавила она на случай, если Кьеран беспокоится.

Но мысли принца, казалось, были далеко.

– Я думал, что этой ночью умру, – признался он. – Я был готов.

– Не всегда все выходит так, как мы думаем, – сказала Кристина. Ей самой эта сентенция показалась не слишком убедительной, но Кьерана это, судя по всему, утешило. Его лицо, словно занавесом, стремительно накрывало усталостью.

Он стиснул ее запястье еще крепче.

– Побудь со мной, – попросил он.

Кристина вздрогнула от неожиданности и наверняка попыталась бы что-нибудь ответить – возможно, даже отказала бы, но Кьеран не дал ей такой возможности. Он уже уснул.

Джулиан лежал без сна.

Он хотел спать; усталость пропитала его кости насквозь. Но комнату заливал тусклый свет и Эмма была так близко – всё это сводило его с ума. Она спала, и Джулиан чувствовал жар ее тела. Она сбросила покрывало, и Джулиан видел ее обнаженное плечо там, где сползло платье, и контуры руны парабатаев на руке.

Он вспомнил грозу за стенами Института, и как Эмма целовала его на крыльце перед тем, как явился Гвин. Нет, лучше себе не врать. Потом она отстранилась и произнесла имя его брата. Вот когда всё закончилось.

Может, всё дело в том, что, когда они так близко друг к другу, легче поддаться неподобающим чувствам. Какая-то часть Джулиана хотела, чтобы Эмма забыла его и была счастлива. Другая – чтобы помнила так, как помнил он. Воспоминания о том, каково им было вместе, жили в его крови.

Он беспокойно провел руками по волосам. Чем глубже он старался похоронить эти чувства, тем чаще они поднимались на поверхность, как вода в каменном бассейне. Он хотел склониться и притянуть Эмму к себе, прижаться губами к ее губам – поцеловать настоящую Эмму и стереть всякую память о ланнан-ши… И даже свернуться рядом, держать ее всю ночью в объятиях и чувствовать, как она дышит – это тоже его вполне бы устроило. Его устроило бы даже провести ночь, лишь чуточку соприкасаясь с ней мизинцами.

– Джулиан, – мягко произнес кто-то. – Проснись, сын терний[38].

Джулиан тут же уселся. В изножье стояла женщина. Не Нене и не Кристина: эту женщину он никогда прежде не видел, но узнал по портретам. Она была худой, почти изможденной, но все-таки красивой, с пухлыми губами и глазами синими, как стекло. Рыжие волосы волной спадали до самой талии. Платье сидело на ней так, словно его сшили до того, как она исхудала, но все равно было прелестно: белое и темно-синее, с изящным орнаментом, оно мягко окутывало ее до самых пят. Длинные руки были бледными до белизны, губы – алыми, а уши – слегка заостренными.

Голову женщины охватывал золотой обруч – корона изящной фейской работы.