Лорды Белого замка

Со стороны зала послышались звуки борьбы, и затем появился Уильям, таща за грязный плащ какую-то женщину. По крайней мере, Фульку сперва показалось, что это женщина. Но тут Уильям сорвал накидку, и он увидел коротко стриженные волосы и испуганное лицо: Верен Фицморис собственной персоной.

– Эта сладкая бабенка притаилась в женских комнатах, – с волчьей ухмылкой пояснил Уильям. – К счастью для красотки, мне что-то расхотелось ее насиловать.

Фульк скривил губы, с большим трудом сдерживая смех, и подъехал к пленнику.

Верен Фицморис покраснел от досады и гнева:

– Ты за это заплатишь!

– Рано или поздно все мы получаем то, чего заслуживаем, – сказал Фульк. – Найди ты часового порасторопнее и не прояви такую беспечность – не стоял бы сейчас передо мной в женском платье… Или все-таки стоял бы? – поддразнил он старого врага.

Глядя на Верена, можно было подумать, что он вот-вот захнычет.

– Ну погоди, вернется Гвен, он с тобой расквитается!

Фульк насмешливо поднял бровь:

– Если ты только и можешь, что грозить от имени другого, то тогда тебе и впрямь больше подходит бабья одежда. Выведи его из замка вместе с гарнизоном, – кивнул он Уильяму. – И верни накидку, чтобы выглядел благопристойно.

– Охотно, – ухмыльнулся Уильям.

Рыдающего Верена Фицмориса препроводили к деревянным дверям башни и вытолкали наружу в наряде, с помощью которого он пытался скрыть свое подлинное имя. С гарнизоном обошлись более достойно. Всем слугам, которые пожелали уйти, было разрешено беспрепятственно покинуть замок.

Наступила тишина. Фульк неторопливо спешился. Ему хотелось громко выкрикнуть: «Фицуорин!» – и услышать, как отзвук их имени вернет жизнь старинным бревенчатым сте нам. Он представил себе, как этот крик воскрешает бывших обитателей замка, его предков. Живо вообразил, что они выйдут приветствовать его и впереди будет идти отец.

Уильям, уже посерьезневший, встал на колени и поцеловал влажную землю двора. Фульк вручил брату копье, украшенное красно-белым знаменем Фицуоринов.

– Иди и водрузи его на стене! – приказал он. – Пусть все знают, что Уиттингтон снова принадлежит нам.

Тем же утром Фульк привез Мод в Уиттингтон. Она ждала его в Бэббинвудском лесу под охраной шестерых рыцарей. Им было приказано немедленно увезти ее, если взятие Уиттингтона закончится провалом. Но их затея увенчалась успехом, и когда Фульк поцеловал жену, посадил ее на кобылу и повез домой, сердце его переполняли радость и неистовая гордость.

Они выехали из леса, и Мод впервые увидела башни замка, который стал поводом столь ожесточенной вражды, ведущей начало еще со времен деда Фулька. Бог даст, их первенец родится здесь, в Уиттингтоне.

Замок стоял на небольшом возвышении и был обращен к перекрестку. Отсюда шли четыре дороги: на запад – в Освестри, на север – в Черк и Рексем, на восток – в Уитчерч и на юг – в Шрусбери. На расстоянии не более трех миль со всех сторон, кроме южной, его земли полукругом огибала граница Уэльса. Беленые деревянные стены окружал палисад из заостренных кольев, а вокруг шел ров. Ворота стояли гостеприимно открытыми, но их серьезно охраняли, на стенах также несли дозор бдительные стражи. Внутри находились многочисленные глинобитные склады, служебные постройки и большой деревянный сарай, крытый дубовой дранкой.

Муж натянул поводья и посмотрел на Мод.

– Уиттингтон не такой большой, как Ланкастер, и не такой величественный, как архиепископский дворец в Кентербери. – Фульк вроде бы оправдывался, однако в голосе его звучала затаенная гордость. – Но зато он мой, и однажды Уиттингтон станет самым красивым замком во всей Валлийской марке.

Мод оторвала взгляд от замка.

– Если бы я мечтала о дворцах и просторных замках, то согласилась бы стать любовницей Иоанна, – ответила она. – Уиттингтон и мой тоже, и для меня он уже самый красивый замок на свете. Мне не нужен никакой другой.

Фульк растроганно кашлянул и, не в силах продолжать говорить, только перегнулся к жене и сжал ее руку.

Долгий день перешел в долгую ночь праздника. Однако, несмотря на радость победы, сильно никто не напивался. Нельзя было позволить себе утратить бдительность. Сегодняшнее утро ясно продемонстрировало, что может случиться, если хотя бы на минуту ослабить внимание.

Ночью, в спальне над залом, постелив на пол два их плаща и укрывшись одеялом, Фульк заключил жену в объятия и сказал, прижимаясь губами к ее шее:

– Завтра начинаем строить. Прикажу деревенскому плотнику сделать нам кровать.

Он говорил совсем тихо. Уиттингтон был полон его людьми, в той же комнате ночевали и другие.

– Вполне можно было обойтись и той, что стояла здесь, – заметила Мод. – Зачем было вытаскивать ее и сжигать? Прекрасный мореный дуб.

– Дуб-то, может, и прекрасный, – поморщился Фульк, – но супружеское ложе священно. Не желаю лежать с тобой там, где Фицроджеры тискали своих жен и девок. – Он поднес ладонь к ее груди. – Я хочу, чтобы ты обустроила Уиттингтон по своему усмотрению, начав все с чистого листа.

– Мраморный стол на помосте, серебряные чаши и скатерти из дамасского шелка. Что-нибудь в этом роде, да? – мечтательно протянула Мод.