Утром они медленно, с остановками, доставили Мод на ферму в Каррег-и-Нант. Для молодой матери соорудили носилки из веток и одеял, поскольку ехать верхом, даже в дамском седле, ей было слишком опасно. Хотя роды прошли быстро, она потеряла много крови и была бледной, как беленый лен, а под опухшими от усталости глазами залегли черные круги. Перевезти жену на следующий же день в Уиттингтон, как намеревался Фульк, не представлялось возможным. Он тревожно вглядывался в лицо супруги, когда они въезжали в ворота фермы. Большую часть пути она была молчалива и на все его попытки заговорить отвечала односложно. Ребенок уже пару раз прикладывался к материнской груди и, несмотря на то что родился маленьким и щуплым, был явно намерен бороться за жизнь. Так что Фулька гораздо больше беспокоила Мод. Ему невыносима была мысль, что он может потерять ее. Он знал, что женщины часто умирают, рожая детей, – если не во время самих родов, то вскоре после этого.
Монахи выделили Мод крохотную гостевую комнату с тюфяком и жаровней. Ее напоили горячим медом, накормили бараниной и густым ячменным супом, после чего она еще раз дала ребенку грудь и заснула.
– Она поправится, милорд! – тихо сказала Грейсия, желая обнадежить Фулька. Он неподвижно смотрел на спящую жену и бессознательно грыз костяшку большого пальца. – Что ей сейчас нужно, так это покой и сон.
– Покой! – Фульк выговорил это слово, как ругательство. – Думаю, покоя бедняжка не видела с того дня, как умер Теобальд.
Он обвел взглядом голые беленые стены, на которых висели только простое деревянное распятие и омбрий – шкафчик для священных сосудов, с деревянной дверцей и на металлических петлях. Да, здесь Мод был обеспечен покой. Единственными посетителями монахов бывали пастухи. Правда, в редких случаях братия принимала и путешественников – таких, как Фульк.
– Если я убил ее… – еле слышно заговорил он и резко оборвал себя.
– Во имя Христа, Фульк! Перестань терзаться понапрасну, – пробормотала Мод, не открывая глаз. – Меня так просто не убьешь. Я знала, на что шла, когда выходила за тебя замуж. Все будет хорошо! А теперь уходи, бык здоровенный, не мешай мне спать.
– Вот видите, – сказала Грейсия, разводя руками.
Не до конца успокоившийся, но приободренный, Фульк наклонился, поцеловал жену в лоб и вернулся к своим воинам в маленькую трапезную. Оказалось, что в его отсутствие прибыли еще гости. Если раньше ферма была переполнена, то теперь людей здесь стало как в сельдей в бочке. Сходство с рыбой увеличивал и блеск кольчуг, напоминающих чешую, не говоря уже о так и бьющей в нос вони большого количества немытых тел.
– Сир! – Фульк встал на одно колено перед принцем Лливелином, который протолкался вперед, держа в руке кубок меда.
– Встаньте! – велел Лливелин. – Здесь даже дышать места нет, не то что на колени становиться.
– Это точно, сир.
У Фулька упало сердце при мысли, что ему с отрядом придется уехать, чтобы на ферме могла разместиться свита принца. Мод в любом случае надо было здесь остаться. Как бы она ни бодрилась, ей сейчас не проехать и сотни ярдов.
Но Лливелин развеял его опасения:
– К счастью, мы остановились только пообедать и напоить лошадей. Как я понимаю, Фицуорин, вас можно поздравить с рождением сына?
– Благодарю вас, сир!
От Фулька не укрылась настороженность во взгляде принца.
– Мод хорошо себя чувствует?
– Да, сир, правда сильно устала. Роды были быстрыми, но трудными. Ребенок появился на свет слишком рано, но ему это вроде бы не повредило.
– Рад слышать. – Тон Лливелина был натянутым, и Фульк начал беспокоиться уже не на шутку. – Как удачно, что я вас встретил, – продолжил принц. – Это избавляет меня от необходимости вызывать вас к себе. Видите ли, Фицуорин… произошли определенные перемены, и нам надо их обсудить. – Он оглядел забитую народом комнату, поморщился и стал пробираться к выходу. – Полагаю, снаружи нам будет удобнее.
Терзаемый дурными предчувствиями, Фульк последовал за ним. «Произошли определенные перемены» – это звучало несколько зловеще.
По сравнению с душной, насквозь пропахшей потом маленькой трапезной, воздух снаружи казался чистым и свежим, хотя и здесь от загончика с овцами веяло животным духом.
Лливелин глубоко вдохнул, задержал воздух, выдохнул и спросил:
– Вам известно, что я вел с Рёгнвальдом, королем острова Мэн, переговоры относительно женитьбы на его дочери?
– Да, сир.
Фульк недоумевал, какое это имеет к нему отношение: ну возьмет Лливелин в жены дочь Рёгнвальда, и что с того?
– Так вот, переговоры эти закончились ничем, потому что я получил иное предложение: я имею в виду, более выгодное для меня и вдобавок такое, отказаться от которого я не смогу, даже если для этого ужина потребуется самая длинная ложка[30]
.У Фулька начало неприятно покалывать в затылке.
– Король Иоанн предложил мне в жены свою дочь Джоанну, – сказал Лливелин. – Она уже вступила в брачный возраст, и в качестве приданого король намерен отдать мне Эллсмир. Свадьба должна состояться в Шрусбери, накануне дня святого Мартина.
– Поздравляю, сир.