Лорды Белого замка

Фульк был отчасти даже рад подобному повороту. Служба занимала время, теперь у него появилась причина вставать по утрам и было чем заняться до самого вечера. Фульк намеренно загонял себя до полного изнеможения, надеясь, что провалится потом в тяжелый бездонный сон. Больше всего он боялся тех ночей, когда ему снилось, что Мод спит рядом с ним. Он чувствовал тепло ее тела, ее щекочущие волосы, запах ее духов и радостно просыпался. И обнаруживал, что обнимает подушку. В такие моменты ему становилось настолько тяжело, что хотелось умереть.

И лишь дети казались Фульку островками утешения посреди бескрайнего унылого пейзажа. Хависа, всегда буйно проявлявшая свои чувства, пролила реки слез, получив известие о смерти матери. Их старшая дочь ждала ребенка, и ее особенно печалило, что теперь Мод никогда не увидит своего первого внука, а тот будет знать бабушку только по воспоминаниям, которые подарят ему другие.

Ионетта скорбела тихо, почти не проявляя внешних эмоций, лишь постоянно молилась в часовне. Мальчики поплакали, погоревали, но надолго не задержались – всего через несколько дней после похорон вернулись в дома, где служили оруженосцами. Кларисса взяла Мабиль под свое крыло, успокаивала вконец растерявшуюся и ничего не понимающую девчушку, находя в этом поддержку и для себя самой. Братья Фулька тоже съехались со всех поместий Фицуоринов, чтобы поддержать его в трудный момент, однако Фульк не удерживал их, понимая, что у каждого из них своя жизнь. С ним в Уиттингтоне остался один лишь Ричард.

Позднее январское утро обжигало морозом. Фульк натянул поводья и спешился у ворот приории в Олбербери. Она была построена еще только наполовину, но стены потихоньку поднимались, и уже была готова маленькая часовенка возле фамильного склепа Фицуоринов. Фульк знал, что однажды и он сам упокоится здесь, рядом Мод и родителями. А пока они его дожидались.

Фульк снял рукавицы из овчины и подышал на руки, которые, несмотря на слой меха, все равно казались глыбами льда. Отец Лоуренс, приор-августинец, вышел, чтобы поприветствовать гостя и предложить ему горячего вина в своих частных покоях – пока что это была бревенчатая хижина на территории аббатства. Каменщики отложили на зиму инструменты, и стоявшие в лесах здания имели заброшенный вид.

– Добро пожаловать, милорд, – сказал приор. – Обходите дозором границы?

– Осторожность никогда не помешает. – Фульк оглядел комнату. В середине ее горела жаровня. Рядом стоял большой стол с придвинутым к нему дубовым креслом. Два тяжелых подсвечника, открытый молитвенник. – Валлийцы продолжают появляться, и, судя по всему, Маршал и Лливелин до сих пор так еще и не заключили перемирие.

– А сами вы не можете его заключить?

– Могу, но при этом сожгу все мосты, которые так долго налаживал с королем. – Фульк принял предложенное приором вино. Руки начали гореть, и их словно покалывало тоненькими иголочками, оттого что к ним возвращалась чувствительность. – Стада из Уиттингтона перегнали к Литу.

– А как насчет стад в Олбербери?

– Я как раз приехал, чтобы перегнать их и забрать с собой в Ламборн младшую дочь и воспитанницу, – сказал Фульк и быстро прибавил: – Вам, святой отец, беспокоиться не нужно: Лливелин не станет сжигать церковь или причинять вред монахам. Уничтожить он хочет не приорию, а мою власть вдоль границы – замки, где живут люди, которых он считает своими врагами.

Приор внимательно смотрел на него.

– Ну, допустим, сейчас здесь еще и жечь-то почти нечего, – заметил он, – однако в будущем все может оказаться иначе.

Фульк пожал плечами:

– Да уж, трудно сказать, как все обернется. Я, например, живу надеждой, что весной король даст мне разрешение укрепить замки. Сейчас он уже должен понимать, насколько это необходимо.

«Живу надеждой» – какая горькая ирония была заключена в этих словах! Фульк еще немного побеседовал с приором, потом оставил его и отправился на могилу к Мод. Барельефа пока не было, да и когда его вырежут из мертвого алебастра, он будет лишь застывшим и холодным, как эта зима, отражением его жены. Разве в силах барельеф передать живую красоту Мод! Да и не все ли равно, ведь в склепе покоились лишь ее останки. А душа давно отлетела на небеса. Мод упокоилась с миром, и ей не важно, чем украшена ее могила. Это живые вечно пребывают в суетности.

Фульк поехал дальше, к донжону Олбербери. Отсюда, как и из Уиттингтона, тоже увезли в другие поместья, которые не находились под прямой угрозой валлийцев, все, что только можно, включая скот и прочую домашнюю живность. Все стойла были пусты, на конюшне находились только лошади солдат гарнизона и дозорных.

Грейсия вышла поприветствовать Фулька и поднесла ему кубок вина.

– Где Кларисса? – Он огляделся в поисках знакомой фигуры, но увидел только слуг.

– Поехала в сторону Нокина, к одной знахарке, милорд, – с неодобрением ответила Грейсия. – Я пыталась отговорить Клариссу, но она и слушать ничего не захотела.