Яррен споткнулся о корягу, взмахнул руками, но удержался. Широкие рукава мокрого тюремного балахона соскользнули, задравшись выше локтей, и я заметил необычное украшение – черные браслеты в ладонь шириной, плотно облегающие предплечья. А по краям металлических обручей лохматилась обугленная кожа. Мне стало жутковато. Но вопросы я отложил на потом, протянул Яррену прут с поджаренными рыбными ломтиками:
– Угощайся.
– Спасибо. Я… сейчас. – Парень остановился, сглотнул слюну и, резко развернувшись, отправился обратно к остаткам озерца.
Вот это воля, – присвистнул я про себя. Честно признаюсь: я бы так не смог. А он еще нашел силы отмыть грязь с рук и лица, стащил с себя тюремный балахон, прополоскал и отжал. И зачем-то нарвал листья кувшинок.
Когда бывший каторжник вернулся, я глазам не поверил: растрескавшаяся кожа разгладилась, от чудовищных ран на лице и руках осталась лишь тонкая, как паутинка, сеточка. Выглядел он с этой сеточкой странно.
Заметив мой взгляд, он провел кончиками пальцев по щеке, усмехнулся:
– Что, страшен? Девушки любить не будут?
– Уже почти не заметно. Ты сильный целитель.
– Самоисцеление у инсеев в крови, но, если б не вода, я не смог бы так быстро. Тут очень чистая вода. Сильная.
Стараясь не смотреть на еду, он тщательно развесил сушиться одежду и, позаимствовав у меня кинжал, срезал толстые прутья, воткнул наискосок в землю и украсил их верхушки обувью. На одном сапоге подошва была полуоторвана.
– Как у тебя получается обуздать голод? – не выдержал я.
– Мне проще, я полукровка. Для меня жажда куда страшнее. Но как-то я прочитал, что красные маги способны годами сдерживать жажду. А я чем хуже?
– У них совсем другая жажда – убийства и крови. А в воде они нуждаются так же, как все смертные. Но ты потому и выдержал Адову Пасть? – понял я. – Тренировка?
Яррен кивнул и приступил, наконец, к трапезе: аккуратно снял с прутика ломтики рыбы, переложив их на широкий лист кувшинки, как на тарелку, пристроил сбоку цветок ромашки и блаженно улыбнулся:
– Какое же это счастье – жизнь, вода и еда!
– Ты и ромашку схарчишь?
– Нет, – засмеялся он, – но с ней трапеза приятнее.
Ловко используя вместо вилки переломленный надвое прутик, Яррен ел с такой изысканностью, словно сидел не у костра, а на званом аристократическом обеде. Несколько портили впечатление голый торс с застарелым шрамом на левом плече и мокрые волосы, с которых стекали струйки воды. А ведь последний месяц осени, по ночам уже подмораживает.
Так и не решив, чьи зубы могли оставить такой чудовищный шрам, если даже целительная магия полуинсея не помогла свести след (или он совсем недавний?), я отвел взгляд. И вспомнил о бумагах.
– Вот, держи, пригодится доказать, что ты не беглый каторжник. – Я протянул ему приказ Совета об освобождении.
– Да мне и положить это некуда. Пусть пока у тебя побудут, – отмахнулся Яррен. – Как тебе удалось меня вытащить? Я ведь думал – все, испарюсь в том пекле, как росинка, и тренировки не помогут.
Я рассказал всю историю и с начальником каземата, и о своих подозрениях, что Наэриль из мести задумывал убийство.
– Наэриля этим не прижать, – с сожалением сказал полукровка. – Его сообщница мертва, поддельный приказ изъят. Зря я только старался.
– Что старался?
– Провоцировал его на месть, чтобы он решил разделаться со мной раз и навсегда.
Я вспомнил оскорбительные слова, которые Яррен говорил во всеуслышанье Наэрилю и лорду Эстебану: «Я лучше Адову Пасть поцелую, чем позволю упасть своей тени рядом с тенью так называемого лорда по имени Наэриль». Ну, и добавил еще что-то о пути чести, который нельзя начинать с бесчестия, а бесчестием для себя Яррен считал участие в соревнованиях под судейством Наэриля. Нужно ли говорить, что его слова всех участников поставили на одну доску с белобрысым лордом и все мы тогда возмутились поведением полукровки?
– Так ты специально затеял склоку? – презрительно спросил я. – И все твои красивые слова о чести были всего лишь провокацией? Ты поступил бесчестно, Яррен. Если бы я знал…
– То не стал бы спасать? – с любопытством блеснули наглые инсейские глаза.
Я не ответил: стало противно с ним разговаривать.
– А почему ты не ешь? – поинтересовался он, прикончив свою порцию рыбы и с жадностью поглядывая на второй прутик с гольцом.
– Я не голоден. Это для тебя.
Его не пришлось уговаривать. Ссыпав на лист кусочки рыбы, он с минуту священнодействовал. А потом спросил ни с того ни с сего:
– Ты умеешь играть в шахматы?
И вот тогда, мой принц, я вспомнил, что сегодня утром ты показывал мне в библиотеке замка Грахар правила этой заморской игры. И закончился урок какой-то глупой ссорой. Кажется, я вылетел из замка как ошпаренный. Но что меня довело до такого состояния, уже забылось. Ерунда какая-нибудь.
Ты с детства умел доводить меня до бешенства, как никто другой, но я всегда старался сдерживаться. Неужели из-за проигрыша в шахматы на меня нашло? Ну не дурак ли я? Надо извиниться.
Такие мысли пронеслись у меня в голове, пока Яррен, замерев, ждал ответ, даже о еде забыл – с таким странным напряжением разглядывал мою физиономию.